квітуче і гірке

Коли ти Корве – ти майже постійно в напрузі і під напругою, і ти за якийсь час, скажімо, за сорок років, досить добре навчаєшся розумітись на тому, що саме тебе напружує і чому воно струмом б’є, а іноді навіть бомбить.

Сьогодні, наприклад, я подивилась провокаційну рекламу Gillette про чоловічу токсичність так звану, і мене вдарило струмом внутрішнім. Бомбонуло мене від усвідомлення того, як легко людині прогнути власну самоповагу, коли хочеться зробити добро собі, або комусь, або і Всесвіту всенькому.

Бо, по-перше, ми визнаємо, що – як суспільство і як індивіди – ми залежні від реклами і підхоплюємо стандарти, які нам нав'язують ті великі корпорації, що продають нам якісь послуги, або споживчі товари.

По-друге, ми раді, що корпорації, які продають нам послуги і товари, починають просувати в рекламу ті принципи, стандарти і моделі поведінки, які для нас є прийнятними.

А, по-третє, це ой... Та це ж я під напругою. Та це ж моя улюблена тема. Ну, ок, друга улюблена після теми «Формулювання Бажань».

Це тема: «Чесність З Собою Насамперед». Тема, яка передбачає правило: «Якщо треба пояснювати нюанси, то – не треба нічого пояснювати...» ( . . . )

Есть у брата моего прекрасная особенность — умеет он очень вовремя позвонить.

Вот стою я на улице. Пытаюсь спокойствие сохранять, выслушивая тётеньку, которая рассказывает мне — длинно, путано и по сотому разу — о том, как мой брат магически может помочь ей доченьку выдать замуж скорее и за того, кого хочется. Изнываю, стою, прошу у неба дождя — чтоб был повод, сорвавшись с места, бежать.

Но дождя нет и нет. Но — когда я совсем уж отчаялась — вдруг раздаётся звонок (а на звонке у меня стоит Фэ, рассказывающий Алексу анекдот придурковатый, что само по себе от тётеньки отвлекает и развлекает немало). Я слушаю звонок полминуты, потом выуживаю телефон свой из сумки. Кнопочку нажимаю и слышу: «Харэ тебе с Галею стоять меня обсуждать!»

Отвечаю: «О-кей!» Нажимаю на сброс. Поднимаю глаза и понимаю сразу же, что, наверное, громкость, на которую у меня настроен динамик, позволяла услышать это «харэ» не только мне, но и тётеньке.

На которую этот звонок, очевидно, произвёл впечатление большее, чем могло бы случиться, если бы в душный вечер июльский разверзлись бы небеса продымлённые над Шевченковским микрорайоном и Оливер — на крыльях на шести на бриллиантовых — спустился б на землю и встал у меня за спиной. То есть — такое огромное, что она замолчала и отпустила меня безропотно из своих цепких лапок... Ура! Вот это вот и есть то, что называется «вовремя»...

Сегодня — словно прыщ на носу — выскочила пред очи мои странная статейка, наставляющая матерей дочерей. В общем, статейка про то, как воспитывать девочек... И вроде опус — гавно, но кое-что задело меня до степени такой за внутренние струны мои, что я отвлеклась от наблюдений за бывшим Рималем и за бывшим сапожником из Лануса, наматывающими круги по королевству Хастгир в ожиданьи отправки туда, где их мёртвые ждут. Отвлеклась и зависла...

Зависла ровно над пропастью, которая прямо сейчас ширится и отделяет мир старый, в котором есть место тётенькам вот таким, которые пишут статьи, в которых можно найти, например, заявленье о том, что: «Мы рождаемся уже полными. Максимально полными ценностями, принципами, в нас уже заложено и служение, и забота, и любовь.» и миром, в котором живут те самые девицы, которые на смену пришли погибшему в Аргентине мужчине... ( . . . )

Некоторые наивные люди, у которых детство играет (сами знаете где), берут иногда и меня поражают буквально в самое сердце. Вот смотришь на тётеньку. Тётенька — взрослая вроде бы женщина, не дурочка, а вполне себе деловая особа, знающая цену всему и умеющая за себя постоять.

И смотришь ты на неё. Долго смотришь. А потом — бац-трах-тибидох — видишь девочку, которая в пионерлагере — году так в семьдесят пятом — обменивалась с подружкой заколками и примеряла чужой сарафан, чтоб посмотреть: «А идёт ли?» ( . . . )

Матерится мой брат очень редко. Ну, то есть, матом он иногда разговаривает, но вот так вот — чтоб по адресу конкретного человека — с ним случается не чаще раза в квартал или даже реже бывает.

Сегодня был такой день. Оливер разразился тринадцатиэтажной конструкцией по адресу девушки некой. Назовём её Светой.

История, в общем, такая... Когда-то девушка Света училась в пединституте, у Светы была компания сокурсниц согруппниц, с которыми Света тусила по клубам-кафе иногда.

В компанию эту прибилась ещё одна девушка. Пусть будут звать её Нина. Эта самая Нина вообще-то была немножко из теста другого, чем Света и подружки её. Красивая, и при этом вся из себя очень скромная и чересчур домашняя, мечтающая о том, чтобы «замуж, детей и пирожки по субботам»... Но она с парнем рассталась и компания весёлых девиц, во-первых, скрашивала ей тоску одиночество, а, во-вторых, позволяла ходить в те места, где можно было знакомиться с мальчиками интересными, ибо в пединституте мальчиков особого разнообразия как бы не наблюдалось. ( . . . )

Поговорили тут с Катей недавно про дома, для того, чтобы жить в них — купленные и своими руками построенные, и про ЖЖ с Facebook-ом. И во время разговора случайно я выяснила, что у меня к моим «очагам в Интренете» совершенно различное отношение.

Катя сказала что-то вроде того, что продажа построенного и хорошо обустроенного дома — это почти что продажа человека живого. И я с ней совершенно согласна (И это одна из причин, по которой я бы с очень большим трудом согласилась на покупку не квартиры, а частной усадьбы — если бы с домом что-то случилось, я переживала бы это как боль от плоти родной)...

Но сейчас для меня такой дом — мой Живой Журнал. Я его построила, я его обустроила. Я навертела дизайн, выбрала шрифт и цвет, навтыкала ссылок и кнопочек, сделала как мне удобно. Это — в отличие от Facebook-а, который мной воспринимается как гостиница для остановок на время и супермаркет сплетен и новостей политических — моя жилплощадь. Мой личный Интимный Дневник. ( . . . )

Одна легенда семейная утверждает, что когда-то госпожа Карин Фок — та самая, да, которой Марнат приписывает охрененную формулу Bav Var — сказала своему придурковатому мужу: «Эти твои друзья... Одни думают, что сидят по правую руку от хозяина у Одина на пиру, другие считают себя офицерами его армии, но на самом деле они — лишь свита Локи, им одураченная. Он ими наиграется, а потом отправит их к дочери, набрав себе новых шутов...» А когда он её возразил что-то вроде того, что его друзья не попадут к Хэль, а отправятся сразу в Валгаллу, ведь они все храбрецы и герои — лишь засмеялась (ну, если быть честной — заржала, но пусть засмеялась, ладно, всё таки она была леди) и сказала: «Пэр ваур!»

Это заклинанье такое. В ходу со времён доанхмаровских. Заклинание и при этом — последнее слово в дискуссиях. Как аргумент, перевешивающий все аргументы. Ну, что-то вроде тех же: «Бе-бе-бе!» или «И шо?!» нагловатого... В общем, что-то такое, на что нельзя возразить...

Означает: «Разуй глаза!» Грубовато, но действенно. И — думаю Герману, супругу Карин — эта фраза весьма помогла. Присмотреться и увидеть всё правильно. Это его, правда, испортило, превратив в сибарита и циника и доведя до той ручки, в которой ему яд принесли в камеру тюрьмы нюрнбергской. Но — тем не менее — помогло. ( . . . )

Андрэо, уезжая на неделю — в гости к одному из своих старых врагов в город Газни — говорит сразу в два телефона на четырёх языках. В один — на смеси дари и английского — с двумя разными людьми, из руки в руку аппарат передающими, обсуждает подарки и то, где его подберут. Во второй — по-итальянски и по-русски — отменяет встречи со студентами и секретарями старух.

На словах «махр» и «махра» он спотыкается и начинает смеяться. Потому, что он произнёс их практически одновременно сразу в два телефона. В первый — соглашаясь с тем, что «если семья девушки такая уважаемая, то нечего и говорить — скинемся все и всё будет», а во второй — описывая ритуал и объясняя, что для него не годятся «обычные табачные листья, а нужна лишь та гадость, что зовётся rustica nicotiana»...

Отсмеявшись, он стучит себя пальцем по лбу и говорит: «Нет, эта каша не сварится до тех пор, пока я смешивать не научусь!» ( . . . )

Жизнь неожиданностями переполнена. Просыпаешься утром и — пока пьёшь первый кофе свой — успеваешь понять, что мир твой и вокруг тебя мир оба изменилися очень. Порой — кардинально, до полной неузнаваемости...

Сегодня раненько с утра брат мой поделился со мной новой картиной бытия своего: мама его Лидия, на десятке седьмом вспомнила вдруг, что у ней — Юдич — девичья фамилия. И засобиралась в Израиль. Чтоб жить там и потом умирать тоже там.

Оливер подозревает, конечно, что сия мамина странная прихоть обусловлена её общением тесным с троюродной сестрой тётей Аней (мамой Валеры того самого, которого — как Волхва и Разжигателя Страсти желает убить каждый третий в славном нашем Семействе)... Он даже произнёс что-то вроде: «Вот как стали они после Нового Года плотно общаться, как съездила маман в гости в Одессу — так я сразу и подумал, что хорошим ничем это дело не кончится...» ( . . . )

Предыстория (для тех, кто не в курсе): раньше мой брат жил в Украине, но уже больше 10 лет брат мой живёт в Италии. У брата есть сын, болеющий гемофилией. Здесь врачи говорили: «Он безнадёжен», там мальчику подобрали такую схему лечения, что заболевания своего он не замечает почти — даже занимается спортом (и не шахматами, между прочим, а контактными единоборствами)...

Ну, а теперь история. Не о брате моём. А о том, как мой брат — отправившись с сыном на очередной плановый осмотр в Свою Любимую Клинику — познакомился там с женщиной из России. Назовём её Аллой.

У Аллы тоже есть сын (пусть будет Ваня) — лет на пять младше Володи, племянника моего. У Вани — тот же диагноз. Положение — почти что плачевное. От кровоизлияний распухли колени, мальчик почти не ходит, очень слабый и ему очень больно.

Но это всё — тоже затравка. Отрава же в той истории, которую Алла Оливеру вчера рассказала. Истории о том, как мама с сыном в Италии вдруг оказались. ( . . . )

Сначала — о первом. О предложении, то есть... Помните, в конце прошлого года я разослала открыток немножко с моим «Зодиаком»? Так вот, в этом году у меня на счёт подобной рассылки появилась идея новая...

Я — отталкиваясь от формул — нарисовать хочу пару дюжин картинок, символизирующих приятности разные (Путешествия, например, покупки, добрые встречи, знакомства, творческие идеи, нагрянувшие в голову вдруг...)... Потом, нарисовав, я их перемешаю вслепую и разложу по конвертам. А ближе к Новому Году окликну друзей и попрошу адреса. И будет у нас лотерея почтовая... С сюрпризами, с неожиданностями... Если вы, друзья, захотите...

А сейчас я у вас спрашиваю: «Стоит ли? И — если стоит — то, что бы вам хотелось увидеть на картинке, оказавшейся во вскрытом письме? Повышение зарплаты? Примирение после ссоры? А, может быть, кто-то рискнёт и в лотерею предложит переезд за границу и рождение тройни?» В общем, я спрашиваю, вы предлагаете, но помните при этом, что «тройня», вами предложенная, или «поездка в Зимбабве» могут достаться не вам...

-----------------------------------------------------------------------------------------------------
Ну, а теперь — второе. То, что мне показалось весьма и весьма изумительным... Вот, честно, я не ожидала, вытаскивая Аррам из крови нашей Семейной и выкладывая её в интернет, не думала почему-то, что Карра так скоро (Каких-нибудь три года всего!) станет так популярна, что кто-нибудь (И, блин, это же даже не я!) постарается на ней заработать...

Нет, жаба меня не давит (А ведь должна, наверное!)... Но мне почему-то грустно, что она, Карра Аррам, теперь от меня независима... Жизнью своею живёт... И наживает историю, к истории Святого Семейства не имеющую отношения... Мне так же грустно, как будто я выдала замуж Оракул и теперь за нею, замужней, наблюдаю издалека, не имея возможности вмешиваться и поучить жизни — ни сами карточки Карры, ни их бестолкового мужа...

Я всего раз пять или шесть за всю свою жизнь видела своего брата в той степени бешенства, в которой я сейчас его вижу (и вдобавок ощущаю всем телом)... «Рвать и метать, и топтать, и каблуками стирать в порошок!» — Оливера переполняет желание и я его вполне понимаю...

Некоторые добрые люди, которые — из побуждений наилучших (для шапочно знакомого человека) собирают на лечение деньги, помощи прося у чужих, не спросив разрешения ни у того, для которого собирают, ни у его родных — просто на расправу напрашиваются...

Особенно, если при этом вслух называется диагноз не только смертельный, но и (по мнению масс народных, не особо вникать желающих в причины беды и в следствия) равный практически аутингу... Особенно если диагноз этот относится к крови и к болезни в крови благословенного короля Всего Того, Что Портит Кровь Человеческую... Особенно... Особенно... Больно...

Родные и близкие знают прекрасно — какой я бываю психованной. И не просто знают, а на собственной шкуре не раз испытали припадки моей несдержанности. Я могу завестись с четверти оборота, через пять минут успокоиться, но за этот временной промежуток снесу Карфаген к чёртовой матери и трёх Цезарей попишу и порежу...

Последний раз меня понесло нешуточно на праздновании Дня Рождения нашего Литературного Клуба, то бишь, «Девятки»... И припадка моего предыстория проста, аки репа пропаренная.

Значится так, собрался наш ЛитКлуб праздновать праздники. Собрался в заведении неком, которое собравшимся сразу же по душе не пришлось. А девушка, собравшая нас в этом подвале без окон, снабжённом грязными чашками и ножиком тупым, по привычке своей опоздала — мы мёрзли, её дожидаясь, мы делали закупки к столу, мы искали ею предложенный «клуб» и снова мёрзли под клубом. А к тому времени, когда она появилась, были порядочно злы. И — когда обнаружилось, что в подвальчике не хватает элементарных стаканов, кофе и чая — все с радостью послали девушку провинившуюся в магазин — недостающее всё докупать. ( . . . )

Не могу не написать об истории, над которой сейчас вот рыдаю (Реально же смеюся до слёз и даже камеру подключила, чтоб Оливер посмотрел, как я упала лицом на столешницу и в хохоте захожусь...)

Брат, между прочим, сам ржёт, но у него смех почти истерический — он вспоминает сейчас то, что было предысторией у этой истории и осознаёт, что — по идее — ему не до смеха должно быть...

Предыстория такова: братец мой Олег Игоревич — мужчина роковой, чёрт возьми. С внешностью и внутренностями, привлекающими к себе достаточное количество людей, больных на всю голову. И у каждого из привлечённых болезнь головы проявляется по-своему, и иногда — опасно весьма выражается... ( . . . )

И оба они — примитивны. И оба они — о том, что настоящая Сила — она не всегда там, где её ищут люди. И цель у человека какого-нибудь — она не всегда там, где кажется окружающим, наблюдающим за тем, как человек идёт к своей цели. И результат иногда не тот, который должен бы быть, с точки зрения наблюдателя, а иногда и субъекта, цель ставящего...

Первое откровение мне было вчера, когда — дойдя до кабинки для голосований на избирательном участке своём и в перечне партий увидевши номер той, за которую я собиралась голос отдать — я поняла весь сложный замысел господина Андрей Николаича! ( . . . )

Пока люди в Риме озабочены вопросом насущным: «Почему похудел так Франческо?»... Пока сам Франческо поисками озабочен самого удобного способа убийства короля Изнасилований («Так, чтоб ему было не больно — не станем же мы поощрять его мазохизм?, а также желательно быстро и — самое главное — не оставляя следов — не хватало мне ещё сесть на старости лет из-за этого полудурка в Римские казематы...») Пока я озабочена тем, чтобы ото всех отключиться и попробовать стих написать уже сутки грызущий мой мозг... Люди в Лондоне, продолжая яростный спор с уже побеждённым противником, то есть, споря теперь с пустотой о Божьем о Даре и о том, можно ли его продавать, зашли так далеко, что спорят уже непосредственно в моей голове...

И уже не надеясь отвлечься, а тем более — сесть за стишок, я — дабы не сорваться и не начать убивать подряд всех королей (Насильного оставив для Фэ) — разбираю папки с художниками... И к удивлению своему нахожу в завалах массу работ, о которых успела забыть... Кажется, автора их всю жизнь попрекали тем, что он тратит себя, рисуя английских принцесс, а кто-то даже советовал перестать торговать своим даром...



Но, чёрт возьми, вот Pietro Annigoni и вот те самые люди, которых он написал... И вот какие глаза у всех у этих людей... Как-то совершенно вылетает из головы, что половина из них — принцессы... ( . . . )

Опять про неё. Надоело, но у меня чувство такое, как будто верёвка оборвалась, ведро упало в колодец, а я всё ещё жду у края колодца свою кружку воды.

Странные разговоры какие-то — признаки паранойи — когда, как мне кажется, со мной говорят, ко мне в посте обращаются, но — отключив комментарии или просто на них не реагируя — не хотят услышать ответа.

Но мне и сказать-то нечего. Кроме того, что стихи Богданы мне не нравятся. Они мне неприятны. И я им не верю. Да, не верю, и всё. В этом суть Корвэ — приученная чувствовать постоянную дикую боль — не свою, но и не чужую на все сто процентов — я очень остро на искренность реагирую. ( . . . )

в уходящем году, так это некоторые вопросы. И желательно вместе с людьми, их задающими. Нет, не потому, что они меня раздражают — я — подсев на пофигизмом пропитанную почву брата Оливера — вполне могу ответить, не вспыхнув и в нос не зацедив... Но — лучше эту силу употреблять на благое, а не дураков в неё сеять... Поэтому — отставить и оставить:

1. Сразу же тётю Наташу, спросившую на глазу голубом: «А почему вы не уедете к Оливеру в Рим жить?» ( . . . )

Диана послала стрелу. Одним своим постом про певицу, которую я раньше не слышала никогда. Стрела описала круг и вернулась.

Я попыталась послушать певицу, погуглила её стихи, я почитала. И я вдруг поняла, что меня раздражает — и певица и её поэзия, и каждая запятая. И я догадалась — что именно меня раздражает... Женскость раздражает. Нарочитая женскость в каждой строчке, в каждом вдохе и выдохе...

И стих — там у Дианы в комментариях — про то, как героиня шла по мосту, к ней герой подошел, предложил поднести, сказал, что она выглядит плохо, а когда она уже злиться начала, достал из-за пазухи плюшевого зайца... Стих — тоже — «женский». И первая мысль, что написан он для того, чтоб расшевелить женский пол. Чтоб всякая, прочитавшая, подумала: «Ой. Я тоже так хочу!» Чтоб подумала и замечталась.( . . . )