anna_amargo | Entries tagged with андрео

Ми схожі на важке гроно винограду, яке знає про гравітацію. Ми схожі на Південну Америку. Ми схожі на воду, що вихлюпнули. Ми всі тут. Ті, кого я бачу зі свого незмінного місця. І ті, кого я вже відчуваю розумом і тілом своїм. Мій оплот, моя твердиня, фортеця моя. Мій благословенний базальт.

Ем говорить: «Люба, ти ніколи не думала, чого базальт скомпонований групками з людей одного віку приблизно? Ніколи? От дивись… У нас тут тепла компанія мій вік твій вік +- п’ять десять років. Трохи далі люди під п’ятдесят шістдесят. Там підлітки до п’ятнадцяти. Там від вісімнадцяти до двадцяти дев’яти, а от там трохи далі кластером стоять патріархи. Ніколи не думала, чому так буває, що всі, хто входить в твоє бу-га-га ее-е-е коло тісне, зазвичай, люди, народжені в одному поколінні або дуже близько від нього?»

гроно.jpg

Я хитаю головою. Він каже: «А мене вчора Ферро навів на роздуми про цей факт дивовижний. Пам’ятаєш, коли Т.В. пішов курити на пляж, а потім повернувся, Ферро його понюхав з підозрою, а потім прочитав йому лекцію про шкоду від паління і закінчив словами типу – тобі то що, гад такий, ти отримаєш рак легенів, помреш й будеш лежати красивий такий у красивій труні, а я і вона і діти обступимо тебе і гірко плакати будемо над тілом твоїм…» ( . . . )

Не пишу, бо не знаю — про що писати. Кожен день починається, а потім йде і минає. Тобто, буквально минає. Я сиджу і дивлюсь на Карри розклад, або на початок малюнка у Щоденнику, який треба знищити. А день проходить повз мене. Тихо тихо. Навшпиньки.

У Олівера чотирнадцятого квітня народились сини нові. Їх чекали трохи пізніше, але вони, мабуть, вирішили, що чотирнадцяте — саме той день. Ми їхали на схід, в Маріуполь. Ем їхав на захід, у Лондон. Олівер батьком ставав утретє й вчетверте. Сімейство недосвяте розступилось і пропустило вперед хлопчиків, що похерили всі старі правила.

Можливо потім колись в мене вистачить сил написати про те, чому ці діти важливі і чому вони штовхнуть переміни і набагато пришвидшать їх. Але не зараз. Бо зараз я просто сиджу та туплю, а дні йдуть. Повз мене. І крізь мене також.

Поняла, что мне минимум раз в пару месяцев, а лучше раз в месяц, просто необходимо отвлекаться от гаданиев в файлах и устраивать очный сеанс раскладывание карточек Карры где-нибудь в тихом кафе за чашечкой американо, как это было сегодня.

Потому, что собирает и позволяет быть в тонусе. Пока отпиваю по глотку и ещё не допила до гущи кофейной - вспоминаю, что это такое - быстро читать с деревянных квадратов Рубар, быстро складывать фразы, быстро думать и доходчиво объяснять всё целиком выпавшее, не имея при этом возможности редактировать слишком сложные фразы и достигая сразу прозрачности и простоты.

Начинаю понимать, что эта тренировка ворожіння у вічі, как и попытки первые объяснять язык человеку, с языком не знакомому, на примере раскладывания примитивных формульных элементов на составные части - это уже настоящие первые шаги к тому, чтоб скомпилировать из вяканьев в ЖЖ что-то вроде простенькой книжки про Магічну Мову Рубар. ( . . . )

Иногда бывает достаточно просто оставленных включёнными камеры и микрофона. И чтоб Skype был не выключен. Иногда бывает достаточно растянутого, раскатанного времени, размазанного по куску моря между Грецией и Италией.

Высадились на острове, парами и вшестером. Нашли ресторан, досиделись до пика жары и, изрядно уже захмелевшие, позвали меня посмотреть и болтовню их послушать послушать. Я вообще-то занята, у меня изрядно работы. Но я слушаю одним ухом и смотрю одним глазом, поверх сериала и Карры.

Оливер разбавляет водою вино до прозрачности розовой. Андрэо на салфетке изображает формулу. Пип и Крис жрут рыбу, которую им несут и несут. Скотт молчит и смотрит на стену с фрескою Богоматери. Джон не переставая трындит. Сплетничают, обсуждают каких-то общих знакомых, которые мне не никто и ничто и имена которых мне не говорят ничего. ( . . . )

Можно сказать, что это — очередное эссе об Оливере. Кажется, третье. После первого и второго. Можно сказать и так, может быть...

Но на самом деле это — всего лишь констатация факта того, что дети родные, любимые всегда слишком быстро растут и взрослеют неожиданно очень. Особенно — Королевы Отцовских Сердец. Королевы — особенно. Коварно. Вдруг. С бухты барахты. Вчера ещё девочки, а сегодня уже на троне и с пальцами на золотой гладкой державе. И с недоумением: «А разве ты этого не хотел, мой Король?.. Чтоб больше памперсы не менять, носы не вытирать и не беспокоиться больше...»

У Оливера есть привычка, которую я очень люблю за то, что в ней соединились и срослись животная натура его и картинность приобретённая. У Оливера есть привычка, родившаяся из привычки часто курить и много разговаривать с сигаретой у рта. Он курит. Он разговаривает. Дым выдыхает в волосы отросшие, падающие на лоб. Житанину удерживает двумя пальцами в трёх сантиметрах от губ, готовых снова её зажать и вдохнуть дух никотиновый в душу. А третьим пальцем — большим — в этот момент проводит по нижней губе. Так, словно хочет смахнуть с неё прилипшую крошку или воспоминание о поцелуе случайном. ( . . . )

Общаюсь с братом и замечаю, что он не совсем трезв. Более замедлен, чем замедляет камера. Более вял, чем обычно с утра. Спрашиваю: «С чего бы котики мои понапивавшись вдруг во вторник священный?» и слышу ответ: «Так это... Сегодня же третий день мая. Поминаем Ароныча...»

Оо-ооо-о, этот Ароныч. Человек, без которого не было бы ничего на том месте, где сейчас есть и Ульяна и Анна, где есть Дмитрий и Дэн. Человек, без которого у Андрэо не было бы детей. Взагалі... Расскажу-ка я про Ароныча... ( . . . )

Начинаю обожать Анну предсвадебную. Взбудораженную и злую. Обожаю, когда она мне рассказывает о том, как люди, стоящие рядом с ней, поведывают ей (или не ей, а в пустоту над плечом её) о своих представленьях о Магии и Магию практикующих Магах.

Обожаю, когда Анна сидит перед компьютером папиным и, заедая слова бутербродом, говорит мне: «Ну, Сана, это же элементарно. У этих людей весь мир устроен так, что по их представлениям Маг — если он настоящий — не может быть бедным, несчастным в любви, некрасивым, больным или с неуравновешенной психикой... Магия — по их мнению — это контроль всех сфер. И полный во всех сферах порядок. А когда я сказала им, что Маг может всё. Даже быть бедным, больным и уродом тупым, если он это выбрал... Они мне не поверили. Они смотрели вот так... Понимаешь, у людей забита программа, что выбрать можно только богатство, здоровье и красоту. Сначала она в них забита. Потом они её запускают, отбрасывая варианты, в эту программу не вписывающиеся, и отсекают возможности. А потом они удивляются, что по жизни они не могут того и этого и вот этого тоже. А, спрашивается, как? Как можно получить недоступное, если к нему код доступа был в том самом куске программы, который вы вырезали и выбросили, потому, что он подходил под ваши представления об людях в жизни успешных? А никак... А вот так...»

Обожаю, когда — на вопрос мой: «И зачем ты им объясняешь элементарные вещи? Ты же знаешь, что люди обычно такое элементарное не любят о себе узнавать?..» — Анна делает большие глаза и говорит: «Ну, как же? А подразнить их?..» ( . . . )

Братец Анхмар как-то раз посоветовал братцу Герберту милому «развязывать узелки, дабы избавиться от привязчивой мысли, что индивиду, плоти одухотворённой и человеку разумному, можно навязать что-то магией, привязав его волю разом с телом к тому, что ему не по душе совсем»...

Вроде бы не сложная мысль, но Герберт сам не додумался, да и Анхмар, очевидно, к ней шел не один день и даже не два, наверное...

Но, когда дошел — сначала удивился, а потом понял, что по другому и быть не могло бы. И в фундамент магической Мор Марнат сразу же взял и положил формулу начала начал: «Эдэт емарим давверит. Хочешь заставить человека сделать что-то, что тебе нужно — предлагай ему то, что нравится ему и чего он хотел бы...»

Желаешь, чтоб Вася женился на Маше? Не насилуй Василия, а покажи ему Машу с привлекательной стороны. Обмани его зрение, обоняние о осязание и он сам — по собственной воле — бросится Марии к ногам с сердцем и брильянтом в руках. ( . . . )

1. Оливер и Андрэо.

Брат мой подходит к Андрэо, который со мною общается посредством микрофона и вебкамеры. Протягивает свой телефон.
- Вот, - говорит, - посмотри. Вылезла какая-то хрень и никак не убирается.
Андрэо, продолжая со мной разговаривать, копается в аппарате пару секунд и отдаёт обратно. А потом заявляет:
- Олли, тебе надо было тест на айкью проходить не как все нормальные люди с утра в будний день, а вечерком в субботу.
- Почему?
- Потому, что тогда бы тест показал реальные результаты. И ты бы не обольщался на счёт своих ста тридцати двух баллов. ( . . . )

Написала в Facebook-е пост вчера по горячим следаммоей с Андрэо беседы. О том, как Андрэо готовится к своим лекциям. Про то, что его постоянные темы - насилие, унижение и смиренье пред властью. И про то, что подтема для нынешнего курса - быт СССР и то, что желанья людей, не могущих удовлетворить своих минимальных житейских потребностей, накопившиеся и загустевшие, тоже стали причиной того, что СССР пошатнулся...

Написала о том, как с лицом, полным скорби, Андрэо рассказывал мне, что итальянские студенты очень быстро прохавывают, как это страшно, грустно и неприятно жить в стране, где подруги друг другу советуют класть колготки в морозильник, чтоб они подольше носились; как это противно - жить в стране, где кухонная принадлежность - машинка для выпрямления старых крышек для консервации.

И про Лауру тоже написала зачем-то. Про то, что она единственная, кого Андрэо жестокому удалось довести в тот день до нужной кондиции бесчеловечным экспериментом, поставленном над студентами. ( . . . )

Иногда бывает замечательно просто посидеть в Skype с драгоценным Андрэо и послушать его, когда он вдруг говорит... Ведь иногда он рассказывает про то, что называет «моя работа». Рассказывает, а я слушаю...

Я слушаю слушаю, и мне становится безумно интересно с того момента, когда он начинает со слов: «Походу получается, что скоро моя профессия будет дико востребована. Энтаргеролов мало совсем. А таких добрых, как я совсем уже не сыскать...» Он ржот. Я вижу, что не такой уж он и добрый, и об этом ему говорю. А он отвечает: «Ничё, вот я выучу, например, Лауру и Массимо и они, может быть, будут добрее меня...» ( . . . )

Денис, младший сын Андрэо, сегодня пришел домой в семь утра, поднял всех из постелей, вытряхнул из одеял, выгнал на кухню, рассадил за столом, налил всем кофию в чашки и красного вина по бокалам, прокашлялся и сказал: «Так, дорогие мои, я таки видно женюсь на Изабелле своей, мы уже всё решили и назначили дату!»

Все ответили: «Оооо-ооо-оу, как хорошо. Ты же теперь из дому съедешь? Отлично! Можно будет в твою комнату перенести вот тот шкаф. А на место шкафа того в той комнате поставить вот ту консоль из чёрного дерева и сделать, наконец, там полноценную комнату с полноценной библиотекой. А ты аквариум заберёшь? А можно мне твой аквариум? Тебе же, наверное, не до аквариума будет сейчас, а я ухаживать буду!»

В общем, в какой-то момент Денис понял, что сюрприза не получилось, что все давно только и ждут того прекрасного дня, того мартовского понедельника, когда его, старшего сына и старшего брата -законного хозяина сорока морских рыб, можно будет выпереть нафиг из дому и из Остии, и занять его комнату, и аквариум заполучить.

1. Оливер и Андрэо.
- Знаешь, это только в голливудских фильмах, если включить случайно на постельной сцене, то сразу можно узнать - спит мужик с женой, или же с любовницей. Потому, что если с любовницей, то она элегантно запрыгивает в постель в кружевном белье и причёске, а если кто-то лезет с кровать с пижаме в динозавриках и в махровых носках, то это точно жена.
- Эээ-ээ... Это ты счас к чему?
- Это я к тому, что кто-то вчера пришел с прогулки по пляжу и завалился на диван в уггах. В сапогах, Оливер, на белый диван!!! ( . . . )

Вот дочь Андрэо тащит своё бельё на стирку в его дом и, трамбуя его в машинку папашину стиральную, оборачивается на отца, стоящего в дверях, наблюдающего за её действиями, смотрит секунду и выдаёт вопросительно: «Чё?» Андрэо отвечает: «Ничё...», чешет подбородок, идёт в комнату и говорит моему брату, сидящему в Skype со мной: «Слушай, я понял. Девочка становится женщиной тогда, когда из её гардероба исчезают трусы типа неделька и разнобойные лифчики, и на смену им появляются кружевные комплекты...» Оливер в ответ пожимает плечами и говорит — от экрана компьютера даже не отрываясь: «Теперь будем внуков ждать что ли и от младшенькой, да?» Андрэо закатывает глаза, прижимает ко лбу ладонь тыльною стороною: «О, нет! И от этой тоже? Можно я застрелюсь?»

Сидим с Андрэо. Трындим. Я — жалобным голосом — жалуюсь ему на девиц, которые приходят ко мне в личку facebook-а и пишут что-то вроде: «А вот мы тут слышали, что вы как будто гадаете. Не могли бы вы нам погадать. Хоть мы в гаданья не верим, конечно, ведь мы университеты заканчивали и разумные люди, а не деревня какая-нибудь с верой в леших и домовых...»

Жалуюсь жалуюсь, значит, и вижу тут, как визави моего изнутри распирает, как он, смех еле сдерживая, делает жест у щеки, означающий: «Бедняжка, бедняжка моя, а дустом травить их не пробовала?» ( . . . )

В который раз убеждаюсь, что брат мой не зря таки проучился шесть лет в Медицинском Университете. Он хоть и бросил его на самых последних неделях, хоть и приписан был к фармацевтическому факультету, и хирургом по любому не стал бы, но — жилка осталась и жилка эта дрожит и своего жилка просит всякий раз, когда Оливеру хочется побыть вивисектором.

В моменты такие мой брат абсолютно безжалостен и хочет лишь одного: посмотреть — что у пациента внутри и как отреагирует тело на вошедший в живот острый скальпель...

Вчера я убедилась в этом в очередной сотый раз. Повод был прост: Оливер — по моей просьбе — чистит изнутри и снаружи одну чудесную пару — девушку и мужчину её, которые вроде и вместе, но при этом — слишком далеки друг от друга. ( . . . )

Теперь я всегда всегда буду напрашиваться на видеоконференцию в Skype, если в ней будут участвовать одновременно Паша, у которого день выходной, и Андрэо, у которого в юморе опять желчь рекой разлилась.

Во-первых, это красиво — как красив любой разговор Сарурда зажигательного с пресыщенным, расслабленным Лондгреном, заканчивающийся не мордобоем, а обменом любезностями.

Во-вторых, это весьма познавательно — послушать умных людей, беседующих сначала о магии на войне и о военной магии, а потом и об Иване Сирко как классическом Суг Сэг МаэрВирте. Особенно познавательно то, что у обоих есть опыт — один свою войну закончил уже, а второй свою начал и оба с Сирка брали пример.

А в-третьих, во время сих диалогов всегда можно зацепиться за какую-то случайную фразу и попросить: «А вот с этого места, господа, давайте-ка поподробнее...» ( . . . )

До совершеннолетия Филиппо Альберто пока далеко ещё, но Силушке Рогоносца отсутствие паспорта и водительский прав никак вообще не мешает.

Правда, пока эта Силушка прикладывается на малых совсем территориях дома рдительского, детского сада и кружка танцевального, но подозреваю — это — только пока. Потому как — мальчик растёт не по дням и не по часам, а рывками, скачками, короткими перебежками — от первого слова «foresta» до первого колдовства.

Уже сейчас сын Ульяны выглядит старше немного возраста своего, а лет через двадцать он будет старше всех людей, живущих на Земле, вместе взятых. Просто потому, что он будет — как родитель чад бессловесных — угадывать — что людям нужно. И будет им это давать.

Он уже понимать начинает — как это сделать. И делает это способом ему одному подходящим. Самым простым из возможных. ( . . . )

Сегодня у него День Рождения. Он немного пьян и он втолковывает что-то старшей сестре. Я — благодаря Скайпу включённому и оставленной без присмотра веб-камере слышу как он говорит: «Ляна, пурги не неси. Нет никаких таких альтернативных путей. Будущее неизменно. Ибо будущее — это вода. И вся его поливариантность — это только та посуда, в которую эту воду нальют...»

Взрослый и умный король Саул Эдравер Хамраэстивер. Сходу сформулировал то, что я уже пару недель никак не могу увязать словами простыми.

Будущее будет, его не может не быть. И оно будет таким, как я его сейчас вижу. То, что я вижу сейчас — достаточно странно наверное, но это — только вода. И эту воду пока ещё лишь предстоит разливать по океанам и чашкам. А то, как она разольётся — зависеть будет исключительно от тех, кто станет её лить в сосуды, которые Прошлое станет под Будущего струю подставлять. ( . . . )

Поговорили с Оливером мы только что о работе. Точнее — о том, что теперь называется этим словом хорошим в его отдельной ячейке, в его страннейшей семье...

Поговорили о том, что Андрэо вдруг бросил преподавать. Оставил себе лишь девять человек из бывших своих студентов, которым он будет науку внушать в частном порядке — в обмен на услуги и будущую их благодарность. И про то, что торговые дела не свернул, но на многие важные сделки пока положил большой болт — во имя Израиля и Украины во имя. А, когда говорить стали о том, что касается магических дел, то обнаружили за разговором, что одну треть этой работы нелёгкой Андрэо взвалил на супруга, после чего наверняка облегчённо вздохнул...

И вот с «взвалил» этого самого и началось в нашей с братом беседе всё самое интересное... Ибо — Оливер работающий, на которого кому-то что-то взвалить удалось — это оксюморон и нонсенс ведь прямо таки. Поэтому я усомнилась. Поэтому Олли мне объяснял — как выглядит его важный труд... ( . . . )

Вчера Мартин С., друг Андрэо австрийский, в беседе, которую я слушала — между шестой чашкой кофе и моментом, когда мне удалось таки выставить себя на посмешище — сказал одну спорную вещь, которую я теперь думаю и не могу пока от мыслей о ней отвязаться.

Касалась она «мужского мира и магии» и я сразу оговорюсь, что Мартин С. отношение имеет лишь к первому пункту, а в магии он ни бум-бум. А состояла мысль в том, что: «В женском мире с магией проще — там возможностей реализации больше на пару порядков и там не нужно свой статус поддерживать с помощью мирских атрибутов успешности и состоятельности...»

То есть, Мартин С., пижон и зануда, считает на полном серьёзе, что в современном мире быть ведьмой проще гораздо, чем здесь же быть ведьмаком. ( . . . )

Три человека, в остроносых Hardy Amies классических из чёрной и коричневой кожи, сидят во дворе дома в Остии и, глядя на море поверх кустов и забора, обсуждают войну, страшные мерзкие тайны и ритуал, называющийся Пульса де нура.

Ржут как кони. Просто потому, что они — сволочи черноротые. И ещё потому, что они знают намного больше того, о чём я знать не желаю.

Я знать не хочу — меня и так распирает. Но я устаю догадываться. И поэтому начинаю гадать. Я вытаскиваю из колоды, прилетевшей ко мне из Москвы, три карты на вопрос: «Не хрена Петру Порошенке это долбаное перемирие и что оно даст Украине?!» ( . . . )

Оливер на протяжении лет двадцати пяти уже всё бросает курить, бросает, да никак не добросит. В очередной, три тысячи стосемнадцатый раз он бросал на этой неделе. Вот прям с понедельника начал заканчивать курить убойный Житан. А вчера закурил.

И хотя закурить у него был даже повод формальный, кажется мне почему-то, что этим вчерашним закуром братец мой, наконец, точку поставил в эпопее бросаний.

Во-первых, потому, что эти муки бросальческие перестали быть личными — брат мой, скорее всего, так пустил корни в Природу, что ощущениями своими стал отражаться не только во мне, но и в других людях, которым не до него...

А во-вторых, конец этим бесплодным попыткам начать здоровую жизнь вчера положил Андрэо. Лишь парой фраз: «Да забей же ты, наконец, на эту тупую идею. Ведь у всякого свободного человека должна быть при себе хотя бы одна зависимость, без которой невозможно измерить свободы уровень в целом...»

Gitanes Dragan Kudjerski

Свой перстень, переданный мне — через Андрэо — одним из поклонников тайных моих, я, конечно, не покажу. Просто потому, что он уже преодолел путь из Кабула в Рим, но из Рима пока не доехал ко мне в далёкое Запорожье, и даже пока не выдвинулся, удерживаемый до «правильных» до времён братцем моим при себе...

Но руки у меня всё равно чешутся — если не поносить украшенье на пальце, то хотя бы написать о нём тут...

Хотя бы потому просто, что подобные перстни, в Семействе зовущиеся Туд Ил Афган Ол Савдан — очень красивые штуки. и мало того, что красивые, но ведь ещё и практичные. Ибо — не знаю, как дамы пуштунские и дамы таджикские, но ирирановские верят почему-то, что такие вот штуки приносят счастье в любви.

Не просто приносят, а вот прямо таки притягивают. Вроде как — вдеваешь палец в Савдан и тут же весь Мир — реагируя на вершину драгоценного конуса — к носительнице его устремляется с подарками и с любовью...

Просто притяжения точка. Просто передатчик сигналов. Просто Savdan — сиречь «Я Пуп Земли и позволяю тебе меня осчастливить, Вселенная»...

А уж способ, которым Вселенной предлагается сделать сие — зависит от раскраски кольца. Полностью красный конус — муж влюблённый безумно и выполняющий прихоти все.

афган савдан три

Зелёный с пуговкой алой на самой вершине — муж любящий и богатый. Синий с такой же пуговкой — влюблённый муж и масса здоровых детей от него. Красная вершина на чёрном перстне — любящий мужчина, посвящённый в тайны, учёный и уважаемый в обществе... И так далее — для любительниц экспериментов с собой... И тому подобное всякое — для тех, кому надобно счастья...

афган савдан раз

Андрэо, уезжая на неделю — в гости к одному из своих старых врагов в город Газни — говорит сразу в два телефона на четырёх языках. В один — на смеси дари и английского — с двумя разными людьми, из руки в руку аппарат передающими, обсуждает подарки и то, где его подберут. Во второй — по-итальянски и по-русски — отменяет встречи со студентами и секретарями старух.

На словах «махр» и «махра» он спотыкается и начинает смеяться. Потому, что он произнёс их практически одновременно сразу в два телефона. В первый — соглашаясь с тем, что «если семья девушки такая уважаемая, то нечего и говорить — скинемся все и всё будет», а во второй — описывая ритуал и объясняя, что для него не годятся «обычные табачные листья, а нужна лишь та гадость, что зовётся rustica nicotiana»...

Отсмеявшись, он стучит себя пальцем по лбу и говорит: «Нет, эта каша не сварится до тех пор, пока я смешивать не научусь!» ( . . . )

Вообще-то, я эту фотографию тут когда-то показывала, но не в фотографии дело. Дело в наручных часах, которые были на мне, в салоне сфотографированной и потом отпечатанной на матовой, плотной бумаге.

Наручные часы «Электроника» на ремешке металлическом мне были отданы на время Андрэо, возлюбленным Оливера, брата моего разлюбезного. Дабы я носила их в качестве талисмана на запястье правой руки.

То был девяносто второй, Хранители мои по одному и по двое и целыми пачками сходили с ума и бесились. И — пока Хранители хранить меня не могли — меня хранили Часы, прошедшие в Афганистане войну и вернувшиеся живыми с неё.

Я носила их — мужские, огромные, вышедшие из моды давно, но удачно идущие к имиджу моему полу-панковскому, и просто идущие, кстати — года до девяносто шестого. А потом отдала их хозяину.

И я о них не вспоминала. До вчерашнего вечера. Но вчера я — глядя на прямое включения телеканала ТВi с Киевского Майдана и изумляясь мальчику в поцарапанной каске что-то там говорившему — увидела их — висящими на груди у него в качестве кулона тяжелого и подумала: «А Андрэо-то знает хоть, где этот засранец находится? И что этот засранец творит в то время, как должен учиться прилежно в Болонье на адвоката?»

Я так подумала. И осеклась моментально. Потому что... Ну часы же... А если знают часы, то и Андрэо конечно же знает наверняка...

Тот случай, когда прозвище человека стало названьем профессии. Тот случай, когда два слова, привезенных из Афганистана, стали Рубару родными. Потому, что изначально родным Рубару был человек, словами этими названный.

Человек, который — копаясь в Марнат, этим самым Рубаром напичканной — раскопал там ритуал Мес Аххием, которым мало кто пользовался, потому как многим не давали этого делать дух просвещенья и брезгливость врождённая.

Всем умникам, видите ли, противно было бы — как требует того ритуал — пить вино с мочой смешанное, и даже стоять рядом с тем, кто согласен вино это пить. А мудрый солдат — видевший и не такое и всякое употреблявший — подумал: «Почему бы и нет. Раз это кем-то написано, то может быть нужно кому-то...» ( . . . )

Несколько дней назад в Израиле умер известный певец. Сами израильтяне говорят, что с ним умерла эпоха эстрады израильской, а, может, не только эстрады... Несколько дней назад в том же Израиле умер тот, кто назывался при жизни: Защищающий От Изнасилований...

Да, оба — и певец и защитник — жили в теле одном и умерли одновременно. Но спетое жить осталось. И трон дожидаться остался нового своего короля...

И ждал трон недолго. Потому, что такие места ждать вообще не приучены и привыкнуть не смогут когда-нибудь. «Человека мне! Человека!» «Прости, трон, но из тех, кто подходит тебе по Силе и возрасту, у нас — только Денис...» «Хрен с вами, Денис так Денис! Давайте же Дениса скорее!» «Ну, трон, как знаешь... И если что — мы предупреждали тебя...»

Трон, конечно, сглупил слегка, в спешке такой отдаваясь. Потому, что, под зад ложась владетелю новому, он не учёл одного. Двух, точнее... Сестёр... Трон того не учёл, что новый

Саул Эдравер Хамраэстивер. Он же От Насилия Берегущий

сын короля Закона, младший брат матери божественного Рогоносца и старший брат королевы Наступающей Силы... И того, что у троицы этой есть ещё один братец — Дмитрий зовущийся и владеющий Сираммирдором, что уже «ой!» совершенно... ( . . . )

в стремлении народ просветить — несколько лекций о «делегированном насилии» и ставит над студентами жестокие опыты (Например, предлагает кому-нибудь — за баллы дополнительные — побыть «жертвой всеобщей обструкции». Обычно предлагает это тем, кому эти баллы нужны позарез — нерадивым, небрежным и таким, которые прогуливать любят и списывать. «Жертва» при этом к кафедре выходит, а все его товарищи по очереди должны ей рассказать про то, какая она тупица и что — если и дальше будет вести себя так, как ведёт — закончит бездипломным обвальщиком мяса или уборщиком мусора...)

А после работы Андрей Владимирович дорогой ведёт со мной разговоры посредством беспристрастного Скайпа. «Знаешь, - говорит мне Андрэо, глядя поверх чашки чая, - в такие моменты я чувствую себя самим добрым боженькой. ( . . . )

Не могу не написать об истории, над которой сейчас вот рыдаю (Реально же смеюся до слёз и даже камеру подключила, чтоб Оливер посмотрел, как я упала лицом на столешницу и в хохоте захожусь...)

Брат, между прочим, сам ржёт, но у него смех почти истерический — он вспоминает сейчас то, что было предысторией у этой истории и осознаёт, что — по идее — ему не до смеха должно быть...

Предыстория такова: братец мой Олег Игоревич — мужчина роковой, чёрт возьми. С внешностью и внутренностями, привлекающими к себе достаточное количество людей, больных на всю голову. И у каждого из привлечённых болезнь головы проявляется по-своему, и иногда — опасно весьма выражается... ( . . . )

Благодаря Оири (то есть, ссылке в её посте, отправляющей добрых людей на муки читательские) я вдруг поняла, что для меня язык, которым написана проза, гораздо важнее идеи.

И если в трёх строчках рассказа автор развернуться не может, не знает о том, что у слова «пойти» существуют синонимы, если его фразы не складные, а мысль виляет, как пьяный УАЗ-ик по разбитой осенней дороге — нет автору оправдания, даже если в тексте присутствуют смысл и интрига... (Вот, дорогой Оливер, а я всё не могла объяснить тебе, почему не могу без плеваний читать Брэма Стокера — теперь я понимаю и могу тебе рассказать о том, что мне просто не нравится формула, по которой он фразы выстраивает...)

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
И, кстати, о языке. И немножко о тех самых ведьмах. Поговорили мы только что с Андрэо, не спящим почему-то, так же, как я. И я во время беседы слухом зацепилась за несколько слов. Попросила его объяснить — почему, рассказывая мне о вчерашнем «рабочем» дне, он кого-то из людей, к нему обратившихся, называет «клиентом», а кого-то «хадрадом»... ( . . . )

на то, как переключаются лица моих любимых людей в тот момент, когда они сами отключаются от разговора со мной и включаются в беседу с кем-то чужим.

Особенно хорошо это видно по Андрэо. Он говорит со мной, потом в комнату входит Оливер, сообщает, что пришла старушка Мартини, и взгляд Андрея Владимировича — ап! — становится абсолютно чужим и бесконечно холодным.

«Мартини вино принесла?» «Пойди и спроси...» И когда один поднимается, а второй на его место усаживается — я говорю: «Кажется, я понимаю, почему любовь твою все считают человеком, совершенно бессердечным и беспощадным, как яд...» «Потому, что такой он и есть?» «Угу, именно поэтому, да...» ( . . . )

не говорил только ленивый. Или тот, кто не знает — что оно есть такое, наше движение знаменитое, вроде бы как выступающее в защиту женщин и, следовательно, против насилия, проституции и прочей эксплуатации...

Началось всё у нас, в Украине, но так как у девушек есть загран-паспорта и деньги на билеты есть тоже, то докатилось наше движение и до стран заграничных.

И докатилось так, что пришли к Андрэо, преподающему философию в одном из римских заведений учебных, лица заинтересованные и предложили — как спецтему его спецкурса, о «приемлемом насилии» рассказывающего, рассказать и о Femen... ( . . . )

исполняется Андрэо. Человеку, которого я очень обожаю — и не в последнюю очередь — потому, что он очень удачно увёл к себе от меня брата моего, мой мозг поедавшего, и до сих пор его терпит... Человеку, который нас всех не просто выдерживает, но и любить умудряется...

Сегодня у него День Рождения. Но свой главный подарок — первого внука — он уже получил в прошлом месяце, восьмого числа. Филиппо Корено Ко-чи весело родился, быстро вес набирает и даже улыбаться уже научился, хотя, по-моему, он тоже будет — как дедушка — очень суровый мужик...

Ну, и в общем-то пожелать я сейчас могу только ещё кого-нибудь, примерно такого же — от сына и от дочери младшей. Поэтому и желаю... Дождаться. А потом ещё и до правнуков дожиться, дожить. До своих и до Оливеровых... Чтоб жизнь уже никогда простой не казалась, да... ( Три поколения... )

пошла по ссылке случайной, оставленной в комментариях к посту одного их френдов... Ну, как случайно... Специально пошла — любопытство ведь губит не только кошек с котами... Вчиталась... Ещё раз вчиталась... Так и не поняла, при чём там была Лена (та, которая

hipparion)... Решила, что я слишком тупая и мне того не понять, чего мне понять не дано...

И — пока вчитывалась, пока до меня доходило всё то, что не дошло — Скайп засигналил... Сообщением от Андрэо: «Ляну в род-дом повезли!!!»

Я выдохнула. Вчерашняя процедура медовая вовремя произвелась — буквально — минута в минуту за двадцать четыре часа... До того как...

До того, как родится ему, Хернхорну Веолу Веррому, в нашей безумной семье... Удачный день — марта восьмое число... Удачная мама — дочь старшая Законного короля и жена эндреора Копий Летящих... Удачное место — Рим, сердце Провинций... Удачное всё, ибо тот, кто родится сейчас — удачливый слишком...

Уляна та зброя.jpg

Он так хотел — чтобы Воин. Он так хотел — чтоб Свободен. Он так хотел — чтобы Первенцем у мамы родной...

Он так привык девицам молодым голову морочить, что сам не заметил, как взяли его в оборот... И — оппаньки — здравствуй, мать дорогая, а ты что, воспитывать меня будешь? И в угол ставить? И за уши таскать? А ремня? Что и ремня?.. Что значит, если заслужу, то и ремня? Ооо-ой, обратно роди меня, будь так добра...

Но - это вряд ли... Как говорилось не раз уже - кровь пролитая в глину впиталась, тесто в печи пропеклось. Младшая сестра той, которая вот-вот матерью станет, уже кулак занесла, чтоб — ударом одним — в Силу нашу вплавить Силу чужую и сделать из сил двух одну...

Та самая формула, которую Андрей Владимирович, Закона король, использовал утром в субботу дабы осветить просвещённым путь в пока неосвоенное и неосвятное далёкое и близкое будущее. Очень уж просилась она на волю. В условия полевые. Под осадки атмосферные разные...

И я понимаю вроде бы — просилась она почему. Хотела, чтоб я её хорошо рассмотрела — во всех её уголках, загогулинах. И в символе retteer, сияющем, словно топор занесённый... «Хочешь знать будущее — будешь знать цену, заплаченную за то, чтоб сбылось ожидаемое»...

FOPTEENTER SAVEETALLAT

В этом весь Андрэо — человек с жесткостью меня изумляющей. Балансирующей на грани с жестокостью, может быть... Он девочке любопытной, строчащей посты в таро-сообщество и спрашивающей снова и снова: «Ну когда же, когда же, когда же я счастлива буду и замуж я выйду когда?», не постеснялся бы сказать: «Замуж ты выйдешь, конечно, но будешь ли счастлива, зная, что замужество твоё подорвёт и без того хрупкое здоровье мамы твоей, тебе не скажет Таро...» Он вообще не стесняется... Потому, что знает отлично систему балансировок. ( . . . )

Когда-то Аннин отец, Закона король и очень суровый мужик, чадо ограждая от магии, мелом вокруг дочери своей обводил узкий круг. Вокруг обеих, точнее... Но старшая из круга и из подчинения вышла практически сразу... А Анна держалась в кругу до прошлого воскресенья...

«Колдовство? Какое там колдовство... Университет, бой-френд по имени Бука, выходные в афинских предместьях, куда гул социальных протестов не долетает, украшения из бисера и серебра, удобные туфли, социальные сети, подруги смешливые и фильмы голливудские с попкорном и поцелуями тайными...»

Anna-Gurmanicci

И вдруг — воскресенье, четвёртое марта. И Derby della Capitale. Где, отыгрываясь вдесятером, giallorossi мечут и рвут. И король Прорванных Плев гол забивает, а король Любви Зарождающейся так голу радуется, что перестаёт совершенно следить за словами. И кричит абсолютно безумные вещи... ( . . . )