anna_amargo | Entries tagged with марко дані кріс й філ

Іноді любов – не про кохання, не про вибір, не про потребу і секс. Іноді любов обумовлена випадком. Просто поталанило усім.

Й цю любов можна помацати. На неї можна лягти, як на вітер, як на повітря густе. Вона – про підтримку і все.

Змій читає у літаку якийсь дурнуватий роман, де є сцена в якій у картинній галереї під час паніки, що здійнялася чомусь, зі стіни знімають і під полою виносять невеличку картину.

Задумується на кілька хвилин. Потім питає у простір: «Як думаєте, чи є ще на світі галереї, де оригінали не в сейфах запасників, а дійсно на стінах розвішані?» Чують всі. Ем відповідає за мить: «Не думаю, що такі є.» Й Ем же – за пару хвилин: «Але мене трішки лякає те, що ти зацікавився цим...» ( . . . )

Не хотела писать сегодня никакого поста. Но напишу. Уложусь, как мне кажется, в пару абзацев всего лишь. Потому, что больше мне и не нужно, чтобы сказать, что я даже не удивилась, когда Оливер мне сообщил: «Эм позвонил Маркобелло и битых четыре часа торговался с ним и слушал его рассказы про жизнь и про взгляды на жизнь. Сан, понимаю, что ты будешь зла из-за этого, но ты же догадываешься быть может, зачем Эм Марко звонил?!»

И я вроде бы понимаю, зачем Эм это сделал. Зачем Эм говорил. Зачем Эм всё это выслушивал. Зачем Эм, хоть и троллил бедняжечку, но на хер таки не послал. Я понимаю. Но.

Но мне это правда не нравится. Просто потому, что я знаю, что на самом деле это Марко звонил Эм, а не Эм звонил Марко. Просто, блин, потому, что слышала этот звонок. Потому, что — аллё, ребята! — я слышу, когда у Эм звонит его телефон. Особенно — аллё, ребята, ещё раз! — я хорошо слышу, когда Эм кто-то звонит на самсунг, а не на айфон.

Помялся Амур, помаялся, да и — прижатый коленкой — признался — из-за чего сыр бор. Сыр бор кровь кишки именно из-за Стрел его. Две убитых стрелы, одна ранена. И это — не царства Амура потери, это — ущерб Генеи.

Да, так сказал мне Амур. Да, меня тоже дёрнуло на слове Генея. Потому, что я знаю слишком хорошо — что это такое. И знаю, что лучше не связываться с этим. С таким.

Подозреваю, что не одна я знаю. И не одна я связываться не хотела бы. Но — так получилось. Связались, задели, обидели злую красавицу. И теперь пытаются задобрить и задарить. ( . . . )

Иногда бывает достаточно просто оставленных включёнными камеры и микрофона. И чтоб Skype был не выключен. Иногда бывает достаточно растянутого, раскатанного времени, размазанного по куску моря между Грецией и Италией.

Высадились на острове, парами и вшестером. Нашли ресторан, досиделись до пика жары и, изрядно уже захмелевшие, позвали меня посмотреть и болтовню их послушать послушать. Я вообще-то занята, у меня изрядно работы. Но я слушаю одним ухом и смотрю одним глазом, поверх сериала и Карры.

Оливер разбавляет водою вино до прозрачности розовой. Андрэо на салфетке изображает формулу. Пип и Крис жрут рыбу, которую им несут и несут. Скотт молчит и смотрит на стену с фрескою Богоматери. Джон не переставая трындит. Сплетничают, обсуждают каких-то общих знакомых, которые мне не никто и ничто и имена которых мне не говорят ничего. ( . . . )

На Libero сейчас разворачивается немаленький жаркенький срач. И начал его юноша страстный, процитировавший какую-то итальянскую поэтессу, толкнувший речь о подвигах и закончивший послание к миру и к Риму вопросительной фразой размаха глобального: «А на что вы, друзья, готовы ради любви? Чем вы могли бы пожертвовать чтобы любовь доказать человеку, которого любите?»

Ой, что тут началось!.. Каждый себя уважающий мимо поста проходивший счёл нужным зайти и горячего юношу пнуть в его романтикой изъеденный мозг, дабы из коробки черепной вытекли розоватые сопли и высыпались, наконец, роз лепестки.

Довершил всё недобрый Франческо. Который пришёл и сказал, словно отрезал не меряя: «Когда любишь, то для любимого человека что-либо делать — это само собой разумеется. И под что-нибудь я имею в виду что угодно. От вымыть посуду до позволить себя расстрелять. Но если надо что-нибудь делать лишь для того, чтоб любовь свою доказать, то — нахер такую любовь, никакая она не любовь, тебя каццато жестоко те, кто тебе рассказал, что чувства твои требуют доказательств каких-то. На каццо их шли, таких требовательных. А потом выпей вина, успокойся, и запись сотри — пока её Дани не увидел и не разлился тут желчью...» Злой, злой Франческо. И бедный юноша бедный, угодивший под горячую руку его...

Watch on YouTube

Мне тут сказали, что наше Семейство Недосвятое очень напоминает то, что описано в книге «Одиссей, сын Лаэрта» Генри Лайона Олди... Я сама, увы, не читала, но брат мне пересказал основной сюжет и мотивы (Ну, что за «гы-гы»? Брат когда-то за пять минут до экзамена «Улисса» пересказал другу Паше, да так, что друг Паша не только не провалился, но дотянул до четвёрки. У брата талант пересказывать, особенно — по сюжетам Гомера...)

А ещё мне сказали, что родившуюся вчера у Даниэле дочь (Правда ведь милая девочка? Умудрилась появиться на свет в семье короля Любви Зарождающейся не тринадцатого и не пятнадцатого, а четырнадцатого февраля...) Оливией назовут.

Я конечно порадовалась и, само собой, оценила чувство юмора папеньки ейного. А потом почему-то вспомнила, что в нашей Семье, болтающейся по Океану, как тёртый таз с Одиссеем, уже имеется вроде бы одна Де Росси Оливия.

The Stolen Happiness

Она художница. Из Израиля, кажется... И мне у неё нравится по настоящему только вот эта картина. Остальное — лишь настроение, выраженное в размахе и цвете. И настроение это слишком часто с моим совпадает, а таким мне проникнуться трудно... ( . . . )

Если вам плохо — не ругайтесь на солнце и на его затмение, на ветер, на перемены погоды, на бури магнитные, на загрязнённый воздух, на недостаток сна и витамина Дэ. Ругайтесь лучше на Марко. Марко во всём виноват!

С вечера четверга расплющивает и полощет всех тех, кого в эту осень должно было вкатить на волне нежности, на мёде и молоке. А почему? А только лишь потому, что там, где ворота должен был ударом одним распечатать благословенный король Любви Зарождающейся, встрял король Изнасилований. ( . . . )

Календарь у Семейства странный. Иногда не совпадающий с календарём всеобщим. Иногда всем календарям противоречащий просто.

Вот, например, Sam Haeemer Mout — Перемещение в Зиму — наше недосвятое Семейство праздновать будет на этой неделе в ночь с воскресенья на понедельник, а не вместе с френд-лентой моей и всем остальным человечеством... Про Хэллоуин я вообще промолчу — Хэллоуин у нас каждый день — как проснулись — так сразу и праздник: «Смерть или конфеты!» и «Эй, недоумки, кто одел мою маску?»

А утром первого ноября у Семейства — как обычно Kere Elmen Sabeet... То есть, утро по которому можно судить — какой у вас будет Зима. И определяет Зиму вот та тонкая нить, которую вы разорвали от сна отходя. Вот то настроение, с которым вы проснулись сегодня...

И я подозреваю, что у многих, у очень многих в Семье наступающая эта Зима будет радостная весьма и немного похмельная. ( . . . )

Угу, страшно занятная тема. Но я бы никогда не взялась за неё, если бы у меня бессонницы не было. И если бы я, заснуть сейчас не способная, не встала бы из-под простыней и не села б к столу компьютерному, и не включила б компьютер с автоматически оживающим Скайпом. И если бы не было в Скайпе того единственного живого окошка, которое зелёным светом горело и за которым сидел Филиппо...

Встретились. Поговорили. О том и о сём. О молодых и рьяных. О новой работе Пипа. Об Оливере (конечно, скоте, которому дозвониться нельзя тогда, когда это нужно). И о чём-то ещё. Вспомнили и о том, что две недели назад Филиппо исполнилось сорок.

«Ну, и как тебе ощущение от разменянного очередного десятка?» Пожимает плечами: «Нормально...» Потом на секунду задумывается, говорит: «Вот только подарок от Бобо...» «Что с подарком не так?» «Сейчас я тебе покажу...» Привстаёт на секунду, тянется вверх и вправо, достаёт откуда-то что-то и демонстрирует в камеру... Я — поняв что к чему — начинаю тихонечко ржать: «Ну, что ж, милый Дрыщик, это тебя настигло и теперь тебе не отвертеться уже... Теперь у тебя всё есть — и больше свободного времени, и бумага хорошая, и перья, и кисти, и чернила, и тушь и даже шикарный учебник господина Дэ.Тэ.Эймса... Дерзай!»

Пиппо, конечно, надулся. Пробурчал что-то вроде: «Да чтоб вас! И тебя! И Кристиана!» А потом добавил: «Да что с вас взять... Вы — Вода!»

И после этой фразы его, преисполненной тоски и смирения, меня вдруг осенило: «Я могу написать об этом! О Стихий взаимодействии. И о том, как — разбившись на пары — они друг друга изводят и выводят за границы, за рамки...» Ну, а начать с этого мне сам случай велел...

EEHNEES + ACVA

И, само собой разумеется, начну я с того, что выпишу из Мор Марнат то, с чего Анхмар начинал, когда ему припекло (подозреваю, тоже по случаю) по той же теме пройтись... ( . . . )

Точнее, с мешаниной из мыслей. И — с основной — в этой каше, звучащей примерно: «Людоньки мої, та шо ж оце робиться?» Продираю глаза. Кофе выпиваю. К компьютеру сажусь и Skype открываю. А оттуда подмигивает мне жёлтым глазком уведомление: «Поздравьте такого-то с Днём его Рождения! Сегодня ему исполняется тридцать лет целых...»

А-аа-ааа, ну так да... Так понятно всё сразу же... И суета в голове у меня — в том же числе. Забегало Мироздание — прячет ножи, пистолеты; подальше убирает полотенца бумажные и чёрные маркеры; отодвигает от любителей на голову нетрезвую на стенах пописать все стены в радиусе семи километров... Во избежание, так сказать... Наученное опытом горьким...

Хотя... Есть у меня ощущение — к вечеру все эти предосторожности будут уже бесполезны. У этих весёлых парней — окно дней выходных между Брунико и Америкой. У этих парней — настроение. У этих парней — фантазия (В крайнем случае, если им нечем будет на стенке писать, они на неё пописают просто...). У этих парней — Такой Повод... ( . . . )

Когда король Освящающий Браки летит из Лондона в Милан на пару дней — погулять, встретиться с друзьями, по магазинам пройтись — это нормально... Когда король Рабов приглашает приятеля, на пару дней из Лондона заскочившего, в рыбный ресторан — перекусить, поболтать — это тоже не выходит за рамки... Когда оба они сидят в заведении, чего-то там обсуждают и на салфетках прикидывают — так же мало кто может что-то странное в этом увидеть.

Но! Когда во время сидения этого — между вторым и третьим бокалами белого вина — король Рабов и Зависимых из Милана в Рим шлёт sms, в котором у короля Закона вскользь интересуется: «А знак Иттер Прав обязательно пишется под Каттонадой или можно обойтись без насилия?» — это разве никого не должно насторожить? Ну, хотя бы чуть-чуть?..

Или это только я — слишком чувствительная к переменам погоды и к тому откуда с утра дует ветер и куда этот ветер гонит по синему морю шумную отару белых барашков — сижу сейчас и ощущаю, как тело переполняется томностью. Томностью и томлением. Желанием лечь и отдаться. Желанием быть просто телом — онемевшим и обездвиженным... Кем-то, кого не заставляют трудиться над Будущим, а просто нежно берут. И в прямом смысле. И с собой — в Грядущее это самое, да... ( . . . )

королю Любви Зарождающейся, из выдававших никто и не подумал — чем же этот король заниматься станет всё то время, пока от игры любимой будет отлучён наказавшими...

А я об этом подумала. И даже спросила: «Чем?» И мне, конечно, ответили, что он будет «воды доливать в воздух»... Ну, то есть, да... Лучше бы самодержец и дальше игрался бы в мяч...

Че і ДДР

А картинка нам всем, подпадающим под этот водный поток, как бы и говорит голосом Капитана: «За лёгкий удар по роже эндреора Момента Того, К Которому Возвращаться Придётся Снова И Снова, Пока Не Будет Изжита Причина Зацикленности - три матча дисквалификации эндреору Любви Той, Которая Родится Вот-Вот? Да вы что, офигели? Нет? Ну, тогда получайте наш адекватный ответ!»

меня мотает где-то там, не во мне, а в ком-то, кто телом своим причастен ко мне, как боль к боль собирающему, но никоим образом при этом мной не является.

Особенно это весело — примерно так же, как веселы «американские горки» — когда я ложусь спать в час ночи и до начала пятого то проваливаюсь в полудрёму, то снова просыпаюсь, помня, что в девять вставать и в поликлинику провожать мужа хромающего... Особенно радостно то, что с каждым полузасыпанием новым я продвигаюсь всё дальше. Вглубь океана сине-зелёного...

Да, после таких ночей я не чувствую себя отдохнувшей, зато узнаю много нового. Много такого, что знать хотела всегда, но всегда боялась спросить...

«Ложись давай! Или хотя бы свет потуши!» И — сразу за голосом, который я легко узнаю — я слышу море. Не рядом, а где-то далеко — и во времени (потому, что понимаю, что то, что я слышу, не сейчас происходит, а происходило когда-то, назад пару месяцев) и в отдаленьи на местности той, где говорящий находится. Море — это фоновый шум — птицы, гудки, голос горячего ветра. ( . . . )

Вчера целый день — со случайными людьми, с посторонними — сами собой заводились разговоры о нём, о короле Изнасилований. А сегодня с утра пришла sms-ка: «Может, ты снимешь опалу и хотя бы пожелаешь удачи ему? Кажется, он едет в Стамбул...»

Но в новостях ещё тихо, а у меня ощущение, что так и должно быть — я вдруг представила себе Карту Мира Географическую и чётко увидела на ней ту фигуру, которая сейчас нарисуется — с Сандро в Монреале с Марко в Стамбуле. С центром притяжения в Риме... То есть — это ведь так очевдно: «Все дороги ведут в Рим, но — чтоб были дороги, надо обозначить места, из которых они протянутся!»

мой ЖЖ превратится в алармера, сидящего на сто восемнадцатом этаже застеклённом и орущего в рупор: «Всем лечь в окопе и голову руками прикрыть!»

Ибо из турне по Америке ходят одна за другой странные sms-ки... Вчерашняя начиналась со слов: «Мы уже в Бостоне. Сходили с ПО поссать против ветра...»

И я — сообщение сие прочитав — как-то напряглася чуть-чуть... То есть — это просто слова, но у меня стаж плюс опыт и я понимаю, что всякое слово имеет немаленький вес свой. Особенно накануне июля двадцать четвёртого. Особенно если рядом с тем, кто слова произносит и делает действия, словами описанные, находится вода океанская. Особенно, если произносящий и делающий находится в городе, подходящем лучше любого другого для того, чтобы рвать на куски империи устаревшие и кроить из лоскутов новый мир... Ну, в смысле — это же так очевидно — любое Чаепитие Бостонское рано или поздно давить начинает на пузырь мочевой и Природа звать начинает к ветру сходить или же — против него... ( . . . )

Да, я им таки восхищаюсь. Несмотря на то, что восхищение это зарождается где-то в руках, которые неистово чешутся от желания его придушить. Ибо — злясь и брызгая желчью ядрёной — я не могу не признать, что мне такой смелости, как у него, даже и занять-то не у кого. А уж такого полёта мысли, коий на крылья его поднимает, мне не увидеть с земли.

И восхищаться я начинаю уже издалека. Примерно с места того, в котором Хамраэсдорийцу нужен «союз на троих»... Точнее — в союз уже приготовленный — ему нужен мужчина второй. Который тормозит в самом деле, как паровоз под горой. И тормозит не в последнюю очередь из-за того, что мы тут — в славном городе Запорожье — тоже на тормоз давим. ( . . . )

С одной стороны — его половина вторая мне приносит неизменную радость. И — иногда — Антонину. С другой стороны — с первого числа сего месяца начинается Tur Tadreefad... А я терпеть не могу быть должной кому-то, а тем более долги отдавать.

Но особенно я не в восторге от ночи Meetar Maeestas, то есть ночь с сегодня на завтра. Была б моя воля, я спать легла бы в апреле, числа 29-го, и проснулась бы третьего мая.

Но я вместо этого сделала хуже себе и теперь не усну так уж точно... Ибо — любопытством подталкиваемая — встряла в Игру у Оири. Спросила: «Что ждёт меня в мае?». И пятёрку Мечей получила...

Нет, я в Таро, конечно, профан. Я в нём понимаю ровно столько же, сколько и в шахматах. Лет в десять мне брат рассказал, что «конь должен ходить буквой гэ, а туз жезлов равняется уду мужскому»... С тем и живу... Но — знаний своих не имея, имею под рукой интернет.

А в интернете написано всё про карту про эту. И даже картинки приложены. Картинки-то и потрясли. Потому, как — если учесть те танцы у моря, которые затеваются на сегодняшний вечер, то — картинка на масти Мечей номере пятом из Райдера-Уэйта — самое верное, да. Из того, что можно было бы придумать и красками нарисовать...

Ведь, да, так всё и будет — будет бой небольшой ночью на пляже Остийском. У воды и на холодном оружии. С одним Победителем, одним Побеждённым и одним Смертельным Свидетелем. Я писала недавно, как Оливер с Винченцо ехали к Лусио в Пизу. Я не написала о том, что они — доехав туда и выпив по коктейлю молочному, решили оттянуть Силу на май. И в мае резать и жечь причину ту самую, которая не позволяет сойтись на жизненном пути перекрёстках парам прописным и прописанным.

Причина — живой человек. Причина — узелок, затянувшийся не на месте своём. И узелок этот самый нужно вырезать с места его и перевязать на нити другие — там, где он не будет мешать счастью других людей и где сам, может быть, когда-нибудь сможет стать счастлив. ( . . . )

Всего лишь тренировка, говорите? Ну, побегают мальчики, попрыгают. Мяч погоняют. Ну, пнёт в сердцах Даниэле кого-нибудь из молодняка. Он альфа-самец, ему можно. Ну, сцепятся Борини с Ламелой. Мало ли... Пусть будет праздник!

Праздник вот только некоторые понимают по-своему. И самый праздник для них — с тылу подкрасться и завопить: «Ты не спи!» Хорошенько так завопить. На восемь глоток луженных. Чтоб мало не показалось...

И хочется плакать. С волною морскою делиться слезами, соплями. Ибо тылы-то болезненны. Ибо тылы — это Смерть и металлическая мускулатура, разгибающая руку с пращей и с в пращу вложенным камнем.

Ага. Иногда мне хочется убивать. Рвать с корнями. И закатывать рваное в гудрон и в щебёнку. А тут вдруг: «Люби!» Вот прямо вот так — одним словом.

А что бывает с людьми, которых толкают в любовь? Примерно то же самое, что бывает с людьми, которых в море толкают с дощатого пирса. Барахтанье, брызги, истерика. Крики: «Спасите! Я не хочу!»

И — рядом — тысячи, тысячи таких же как я. Выплывут или утонут. В едином порыве, в ритме едином — вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох!..

А я — сдаюсь уже. Лапки складываю. Опускаюсь всё глубже и глубже и удивляюсь тому, что жидкость, меня поглощающая становится всё теплей и теплей, а должно быть, вроде бы, по законам всем физики-химии, как раз же наоборот... Но до законов ли тому, кто утопает медленно? А я тону.

И я думаю — какой-то частью болящего мозга, той, которая угасает позже всех остальных, что а.) Я тону-таки! И бэ.) Я знала! Я же предчувствовала, что с седьмого апреля, со вчерашнего, то есть, дня, что-то заваривалось и не даром — за крахом крах. В Милане и в Риме... И совсем уж недаром тренировки назначены и тут, и там, и даже в Турине на время одно и то же в такой вот праздничный день, прямо на Пасху!

Да чтоб вас! Пасхальные кролики-зайчики... С яйцами и с букетиками фиалок-тюльпанов... Подкрадывающиеся тихо-тихо с тылу к Давиду, пращу уже поднимавшему... Да чтоб вас ещё раз! И ещё, и ещё, и ещё! И я даже не буду под кат...

«Сана дорогая, когда в следующий раз к тебе прискачет на белом жеребце. В седле золотом. Король Изнасилований. И — глядя взглядом котика милого — просит у тебя, Сана, «эту вот сеточку подержать, пару минуточек»... Нафиг его! Сразу нафиг!!! Ибо всё закончится так, как обычно кончается всё в руках у красавчика — то есть — фейерверком и амбой!..»

События развиваются. События разворачиваются. Хэккат и Хэаэр, Бэннер и Бабблор, девушки божественные, босыми ногами на цыпочках, на маленьких пальчиках, короткими перебежками, прыжочками легонькими... Скок-поскок, прыг-прыг-прыг... «Вы нас заждались? А вот и мы, принимайте!»

И богини не в семье пока, но у них по карманам уже лежат ключи от нашего дома. Так женихи — прежде, чем кольцо предложить, предлагают ключи — вид доброго жеста, степень доверия, так сказать, определяющего...

Но — пока девушки ходят, осматриваются. Нюхают комоды с бельём и проверяют запасы мёда и круп. Пока они мылятся. Король Хамраэсдора психует... Ибо — для него нет смысла в девушках, которые пришли и шатаются. И делают вид, что они — как пришли, так и могут уйти, оставив ключи на столике в прихожей полутёмной. Под зеркалом.

Он говорит: «Дай мне сетку! Тебе что ли жалко? Вон Незаконному давала и ничего, а я чем же хуже?!» И смотрит. Такими глазами, от которых деревья начинают плакать смолою, а ласточки — падать с небес...

«Ну, ладно, бери ненадолго...» Тем более, что двадцать второе марта — твой день, сеньор 22... Тем более, что меня в этот миг больше занимают мои дела личные... Связанные не с Семейством Большим, а с узким семейным кругом... ( . . . )

что в тот день, когда королям мозги раздавали, Хамраэсдориец стоял в другой очереди — за сумкой gucci из красной кожи и с простенькой пряжкой, вот за такой вот, примерно. Поэтому с мозгами проблема у короля Изнасилований. То есть, какие-то есть — череп же чем-то наполнен, но — в черепе том мозги явно не те, которые отвечают обыкновенно за разум и логику.

Отсюда и эксперименты. И ладно бы — усики в стиле «жиголо латинский, тенцующий танго за деньги», ладно бы стрижка... Но то — что сейчас происходит — это же полный трындец. Это же надо, чтоб в голове гулял ветер и песочек носил, дабы — с утречка глаза протерев и позавтракав разговором телефонным со Слёзным королём о победе «Ювентуса» — взять и запустить Var Vertal.

Формулу быстренько — левой рукой на журнальной обложке. И в огонь. И под воду. И я сижу у компьютера своего и меня вдруг страх пробирает. Не мой страх, однозначно. Страх, принадлежащий тому, кто боится меня и мужа моего тоже боится. До тошноты. До адреналиновой паники. До кулака, накручивающего на себя внутренности золотые, вглубь желудка душу загоняющего кулака и мочалящего её там ударами ужаса... ( . . . )

«А можно ли так, Амур дорогой, чтоб Любовь была, а вот всех этих сопутствующих ей нервных расстройств чтоб избежать?»

Он ответил... Ну, в общем, ответил... В меру умения своего складно отвечать одними лишь словами лексики обсценной. Ну, как всегда... А потом выдал сентенцию о том, что «ранить так, что было не больно и кровь не текла, он не умеет»... И выдал короткий урок по античной мифологии. Что-то о том, что — если бы хотели без боли — выдали бы Амуру вместо лука и стрел пуховку и пудру и семь шелковых покрывал.

Но на вопрос: «Так какой же дурак тебя, красавчика, вооружил и зачем это сделал?» лишь возвёл глаза к небу. И плечами пожал. Пробормотал что-то про то, что «кровью дающееся ценится больше»... И смылся поскорее с допроса...

Ну, и вот... Сижу я и думаю, что — вроде всё просто... И столько всего переговорено о страданиях сердечных и о созависимостях, выматывающих нервишки, как нити их холодеющих пальцев, но истины дурацкой: «Не болит лишь у мёртвых!» никто пока ещё не отменил...

Хотя, некоторые мёртвые с тем, что у них не болит, не соглашаются. И приходят к Амуру времени своего и хватают его за грудки. И бьют ему морду... Бьют, приговаривая: «Что ж ты, зараза, говорил — поболит и пройдёт... Что ж ты, скотина, обещал, что больно бывает лишь первые четыреста лет?!»

А вообще-то, это я к тому, что снился мне сегодня Эдуард Плантагенет. Номер Второй. Зашивающий в рыбу имя любимое. И отпускающий рыбу в пруд глубокий, с чёрной-пречерной водой. Вот он Амура, в него угодившего, уж точно бы пустил на салат...

Помахали ей крылом. Послали за сладким короля Плев Прорывающихся. Приехали в Рим. Напились. Вспомнили о девушке. Вспомнили о рыбе. Обматерили короля Изнасилований, накануне метавшегося по Турину в поисках красного шелка, и всех задержавшего на три часа. Ещё раз обматерили. Снова о девушке вспомнили... Позвали Бо номер 2... Напомнили ему об обещании завтраком всех накормить...

Девушку вчера усадили в удобное кресло. Дали её ложку большую... Сказали: «Девушка, поколдуй-поколдуй и наколдуй нам счастье и сладкую жизнь весной-летом...» И — в сторону — королю Плёнок Рвущихся: «Фабио, а ты отойди... Сходи, что ли, печенек купи. Но не маячь — не маячь — не маячь здесь!..»

Все важные вопросы решаются за чашечкой кофе. По мере их поступления. И когда Маркобелло звонит и сообщает, что семь метров натурального шелка он только что приобрёл, ему говорят: «Рви руками!» И он делает то, что велят... А пока он делает это — из лука поднявшегося в свой номер стрельца стрелы летят и летят...

стіл

Девушка, ради которой дерут индийскую ткань дорогую, хлопает глазами и нечленораздельно мычит. Она, простите-о-хели-и-херны, промаялась двадцать семь лет в поисках предназначения. Естественно, своего. И в йогу ходила. И в бассейн. И в буддизм. И на воскресную проповедь кардинала Паоло Ромео. Она чуть было в хаббардизм не ударилась. А потом боком прошлась по ученью Блаватской и, кажется, по исламу. ( . . . )

Я вчера вечером только стонала и левой рукой метила в тыл свой уколом спазмы снимающим. А к утру я снова обрела голос обыкновенный и сознание... Более-менее... И поэтому все те слова неприличные, которые улетели в сторону Турина и короля дорогого, ну никак не получится случайными считать и произнесёнными в бреду, неосознанно...

Я вполне себе сознавала — что говорю — когда обещала убить, оживить и нова убить восемь раз подряд того идиота, который по совпадению странному ещё и

Эндреор Хамраэсдора. Король Соитий, Насильно Свершенных.

Ибо сил моих нет никаких противостоять его рвению. Его жестокой руке. Той силе, которую он заключает в теле своём... И брату двоюродному вот этого символа, символу Kadabrev Hamteel, начертанному на рукоятке меча, в шею входящего...

ендреор

И я не настолько наивная, чтоб верить в добрую любовь и в недобрую. Я слишком хорошо понимаю — всё, что начинается музыкой дрожащей тетивы Даниэлевой, заканчивается Марковым гала-концертом... Там «тело» пробитое «сексом». Здесь «сексом» порабощённая «воля»... ( . . . )

Сила Ummennee. Врезалась. Раздробилась на миллион милионов мельчайших осколков и теперь — секс-секс-секс...

А я — из-за вчерашних перипетий — как-то даже не вспомнила про то, что спустя девять дней после Нового Года приходит желание чистое. Дистиллированный секс из королевства, которым заведует Марко-красавчик...

Единственный день, когда можно себе пожелать секса с Бандерасом и желание само собой станет Силой Несущей. И хоть Антонио, может быть, и не доедет до каждой, его пожелавшей (ну, он же не сантаклаус, чтоб обслужить сразу три миллиарда желающих)... Но — что-то всё-таки сдвинется с мёртвой оси...

Закружит. Завертит. И затанцует в ритме весёлом... И в сладость окунёт. В горячий фруктовый сироп... Помните в «Roma-amoЯ» первую часть? «Вы не созданы друг для друга, потому что нет никого, кто был бы для кого-то единственным, но вы будете вместе потому только, что вместе вам хорошо... Только потому, что будущее, вами уже сотворённое, этого хочет...» ( . . . )

Когда-то Аннин отец, Закона король и очень суровый мужик, чадо ограждая от магии, мелом вокруг дочери своей обводил узкий круг. Вокруг обеих, точнее... Но старшая из круга и из подчинения вышла практически сразу... А Анна держалась в кругу до прошлого воскресенья...

«Колдовство? Какое там колдовство... Университет, бой-френд по имени Бука, выходные в афинских предместьях, куда гул социальных протестов не долетает, украшения из бисера и серебра, удобные туфли, социальные сети, подруги смешливые и фильмы голливудские с попкорном и поцелуями тайными...»

Anna-Gurmanicci

И вдруг — воскресенье, четвёртое марта. И Derby della Capitale. Где, отыгрываясь вдесятером, giallorossi мечут и рвут. И король Прорванных Плев гол забивает, а король Любви Зарождающейся так голу радуется, что перестаёт совершенно следить за словами. И кричит абсолютно безумные вещи... ( . . . )

Вчера, когда ополченье народное, разбуженное правдой в глаза, чиркало оселком по косам и по боевым топорам, никто, увы, спросить не додумался о том, как её, то есть, Любовь, он, Даниэле, то есть, сам себе представляет... Пошла волна только что и все сразу поняли...

Любовь — Амур так считает — не предполагает ни ласковых слов, ни цветочков в букетиках, февралём примороженных, ни посиделок под взглядами скользкими в ресторане китайском, ни прогулок под зелёной луной. Любовь предполагает только под дых удар. От которого кровь закипает и лёгкие давятся воздухом...

«Дышите-дышите-дышите, только когда вам больно, только когда вам жарко, только когда вы ранены — вы начинаете жить не своими проблемами заполученья любви, а только одною любовью!» ( . . . )

Три дня мой мудрый брат бегал и уговаривал всех, кто затевал уборку генеральную в доме семейном, не выдавать первую метлу королю Изнасилований. Убеждал и указывал на характер противный и на полное отсутствие у короля распрекрасного самоконтроля и разума.

Оливера не послушали — сказали: «Марко, мети!» Он и помёл сразу как только солнышко село в Турине. Помёл хорошо так — пыль поднимая и сор. Снизу вверх. С нижних пластов. Вся семейная сила, вбуханная в его тело, прошла сквозь сердце его и по животу и вышла наружу, веерной волною горячей.

Со счастливой улыбкой маньяка, догнавшего жертву свою, эндреор Насилия Сексуального стал выполнять свою программу «Максимум»... Скандалы, интриги, расследования. Показать все, что скрыто. ( . . . )

Надобно-надобно каждой девице завести помимо лунного календаря, дамского sangrenotoret, календарь игр серии А. На стенку повесить и отмечать недели опасные.

Вот вопрос, например: «Если предыдущая игра была девятнадцатого, а следующая будет двадцать шестого, то чем, спрашивается, будут заниматься парни весёлые? Кто сказал — тренироваться? Признайся, ты пошутил?! Ибо правильный ответ — хренью маяться... На стенку в зале тренажерном лить водичку подсоленную, давить в кулаке виноград, формулы накатывать на этикетках от футболок адидасовских...»

«На силе моей пусть возвращается на круги своя тот, кто ушел, хочет вернуться, но сил не находит и входа не видит!»

Дані без Формули

То-то я удивляюсь тому, в какие игры дочь моя играет... То-то я снам удивляюсь, в которые ходят все, кому передвигаться не лень пока... Все возвращаются, чтоб высказаться. Чтоб доложить. Чтоб носом ткнуть меня в те места прошлого, которые мне отзовутся вот вот...

«Послушай, моя королева... Посмотри вот туда...» Слушаю во все уши, смотрю во все глаза свои. И понимать начинаю. Вот тот человек, который вёл меня за руку... Вот тот дом, который давал мне приют... Вот тот мальчик афганский, который плакать не хотел над ногой покалеченной... Вот то слово «arteem», что крутилось-крутилось, да и забылось почему-то...

Спасибо тебе, твоё, мать, Величество... Перевернул и поставил с ног на голову. И всё то, что должна была бы потом, постфактум, вспоминать и — хлопая себя по лбу деревянному, говорить: «Так вот к чему было оно мне дано!» — пришло сейчас во снах и в приметах... Дабы начертить пунктирную линию тому идиоту, который был в шаге, но убежал, сам себя испугавшись...

И поэтому... Дорогие мальчики из неспящего Рима! Хотелось бы к вам обратиться с просьбой нижайшей... Сказать вам хотелось бы: «Хватит (цензурою удалено) праздновать (цензурою удалено) пятый день подряд с утра и до вечера и с вечера до утра этот (цензурою удалено) контракт пятилетний, подписанный Даниэле (цензура удалила последние пять выражений и пошла удавилась)!!! Ибо, пока вы там празднуете, девушки по всему миру тихо сходят с ума... А некоторые и не тихо...»

Нет, я серьезно... Девушки-то и не знают, чего их так катает-мотает... Накрывает эмоциями. Можно сказать, даже прёт... Они-то считают, что это авитаминоз и весны приближение... А это всего лишь

Эндреор Налламримдиордора. Он же король Любви Зарождающейся.

Пьянствует понимаешь ли. И беспорядки устраивает. В головах и в трепетных душах. Бесстыжий король... Носящий на щите своём (кстати, Ирица, мы с тобой об этом только вот говорили) символ Ratreem Kadabrev (в этом месте цензура пыталась воскреснуть и рот мне заткнуть)...

Ещё бы... Я б написала! Про то, что бывает с девицами хрупкими, когда в их тела приходит неожиданно большая такая любовь... Та, которая секси... Которая желание жгучее, а не какая-то там фигня, в виде Amore Platonico... Я бы написала, но лучше я промолчу... Жалко цензуру мне, знаете ли... ( . . . )

Для кого-то — число как число и номер как номер. Для кого-то символ Элдаф... То бишь, символ сексуальных потребностей, удовлетворяемых способом «мир, ложись под меня»...

Символ царства Хамраэсдор. «Я король Изнасилований и меня бы весьма удивило, если бы кто-то мне не давал. Надо ли говорить, что удивляюсь я очень и очень нечасто? Надо ли говорить, что способный противостоять человек вызывает во мне дрожь и трепет?..»

Надо ли говорить, что я М.Б. вполне себе понимаю... Два раза кадабра и заклятые идут на звук флейты. И бывшие девушки — словно сговорившись — дают интервью в желтой прессе, рассказывая, какой наш король шикарный любовник и как они отдавались ему прямо на первом свидании... А король скрежещет зубами... Королю, пардон, всё это к тому инструменту, который в шорты упрятан... Король хочет: а) любви, б) детей от любимых, желательно... Ужас, ужас, печалька...

Номер ему не даёт. Царство перебирает. Сила, которая прёт из левой руки, похожа на злую струю, вылетающую из огнемёта... А потом эта Сила напоминает мне вдруг, что — следующим владетелем царства его будет его же старшая дочь... «Музыка играет, девушки выбирают партнёров, девушки Природу насилуют, природа стонет — её нравится...» ( . . . )

Хотели «водички долить» под общее дело... Чтоб, так сказать, вымыть, смыть и прочистить... Чтоб в старые трубы без всяких препятствий вливалась новая жизнь... Но — вызвали бурю...

Рим, конечно, не смыло, хотя и слегка потрепало... Зато отменилась тренировка... И теперь все неубитые на ней силы пойдут на «огонь»... Который запустят вот-вот — часов в шесть-пол-седьмого... Надо ж, в конце концов, выжечь то, что не смылось водою...

Ну, а дачникам и любителям прогулок под зонтиком — в копилку приятная формула, вызывающая осадки над прямоугольником d2-d3-d4... Называется

HEEHET TAS

Рисуется на бумаге цвета azzurro (чем темнее оттенок — тем переполненней небо — помните об этом, друзья, не уподобляйтесь Франческо, Марко и соратнику их Даниэле)...

Вырезаете из бумаги квадрат и накрываете квадратом нужный участок на карте (карту города и даже план огорода можете нарисовать от руки, если подходящей не куплено)...

Сверху прижимаете стаканом с водой (стаканом, а не графином, рассчитанным на половину умирающей от жажды команды — ну, вы меня поняли, не повторяйте ошибок)...

Оставляете на какое-то время в комнате без света и без людей. Имеете дождь в результате... Наслаждаетесь нелётной погодой... Молитесь за римлян, оставшихся без метро и без сотовой связи... В общем, удачи... Поплыли...

Конференция на четверых... «Ну, а взгляд чё такой на всех фотографиях? Как будто ты хочешь бежать и ищешь глазами двери...» «А какой у человека может быть взгляд, если он понимает, что всю ночь у него за спиной маячит царь царства Насильного Секса?» «Угу, мечтающий вытрахать в мозг!..» «Mio Dio, а мозг тут причём?!..» Вот и поговорили...

А потом взялись плясать. Пригласив с собой Оливера. С формулой «Нафиг с земли моей» на левой ладони... Нет, землетрясения не было, и цунами, им вызванного — вроде бы тоже. Но лично я поняла — почему так болит...

Почему — боль изначальна. Почему она море. А всё, в чём мы прячемся, чтоб нам не болело — любовь, спазмолитики, объятия Закона и сила мечты и внушения — всего лишь корабли на волнах... Кто-то спасётся на плоту «Медузы», а кто-то пойдёт на дно с «Титаником» непотопляемым...

И с вопросом — почему именно болью нас всех соединили в семью — тоже прояснилось немного. Потому, что в какой-то момент каждый может проснуться с ощущением «уже не болит» — и не обязательно для этого перекладывать муку свою телесную на кого-то, кто Корвэ. Или цепляться за лодку, втягивая голову в плечи, чтоб даже брызги горькие не долетали и не мочили. Достаточно выпрыгнуть за борт...

То есть, те, кому отболело. И кто перестал бояться — сами становятся морем. А уж в море невозможно границы проложить между царствами (Если наивные политики намерены шельф черноморский поделить между Россией и Украиной — пусть попробуют теперь поставить столбы пограничные между Насилием и Слезами хотя бы... Если найдут эти эндреораты где-нибудь на Земле...)

Watch on YouTube

Запустить ветер — раз плюнуть. Насыпать круг песка. Смешанного с солью, если надобно, чтоб ветер влажный с моря пришел. Встать в круг — тому, кто Воздух олицетворяет, и тому, кто владеет царством Насилия и Изнасилований опять же. Друг к другу лицами.

Первому — снять футболку. Второму — карандашом косметическим зелёным на ладони правой написать слово «Ветер» и — по десятибалльной шкале — нужный балл. (Первый раз по глупости кое-кто накатал было символ урагана с карточки №Х — только не учёл, что вся сила стихии выйдет в эмоции — что чревато — рядом с владетелем Слёз-то...) Потом — тело к телу — то бишь — руку на плечо и: «Поехали!»

Делов же всего лишь — под музыку ритмичную — двигаться. Насиловать воздух. Раскручивать рулон силы цвета аквамаринового — от себя. От себя. От себя. И — на ветер. На желание. На продавливание горизонта эмалевого. ( . . . )

не фонтан совершенно. И ночь — просто залезь под одеяло и постарайся не дышать и не плакать.

А всё почему? (То есть, если отбросить мысли про «срединное семнадцатое»... Ибо семнадцатое бывает в каждом месяце... Но не всегда же оно вот такое...) Ну, почему?

А не потому ли, что Оливер вчера утром переехал с проспекта 30 Апреля на улицу Сан-Квентино? А не потому ли, что Земля подвинулась резко в сторону Насилия (И — соответственно — согласилась некоторые, как скажем, моменты, которые раньше проще было на почве перележать, решать с помощью силы)? Всё может быть, угу... Особенно, если учесть, что с Землёй, на правах на законных, переехал Закон. И — что совсем уж приятно — будущий предводитель рыцарей Эрими Эльбы... ( . . . )

явно пришёлся ко двору. Явно обогатил всех нас собой. (И, нет, Пип, не только пословицей — «Ogni scarrafone é bello a mamma soia!» — сказанной в сторону одного из коллег, подошедшего в понедельник к их костру поинтересоваться: «Уж не магия ли это, ребята?»...) Но и чем-то поистине бесценным. Тем, чего нет ни у кого больше... То есть — полным отсутствием совести и стыда и сомнений...

О чём это я? О том, что утром сегодня я пересказывала по телефону Оливеру вот этот пост. С комментариями. И подробно — о том, где некто очевидное за истину выдаёт, указывая на то, что банальная логика подсказывает — сложное не может быть частью простого...

Пересказываю и понимаю, что брат мой едет в машине, телефон включен на «громкую связь»... И — главное — что в машине брат не один... Понимаю потому, что — Далиду поющую перекрывая — раздаётся гомерический хохот. Перемежающийся междометиями и матюками... ( . . . )

Завтра вся Италия остановится на целые сутки и пойдёт отдыхать и лениться — даже та, которая не особо-то и напрягалась, в кальчо играясь, персики срывая с деревьев и рыбу отбирая у моря.

А сегодня ночью я некоторых итальянцев заставлю-таки поработать... Пока не наступило пятнадцатое августа и четырнадцатое не ушло в написанные дневники и в выпитое молоко... Пусть хоть что-нибудь да будет сделано... Во имя моё и ради меня, драгоценной...

Да, я заставлю их танцевать... (Хорошо всё-таки иметь старшего брата, способного накрутить слишком мягкого Марко, и знающего, что накрученный Марко запросто накрутит Франческо, а уж тот — если его накрутить — кого хочешь поднимет на ноги...)

И они потанцуют — ибо есть у Криса придуманное колдовство, которое некуда деть... А тут — такой повод как Корвэ, которой ждать надоело... А ещё музыка, нарытая Оливером в загашниках mp3-плеера... А также ещё виноград — восемь ящиков по восемь кило — куплен уже — не отвертишься... И плюс король Изнасилований — ему терять нечего — он нашел своё место и он понял — как на самом деле Воздухом просто крутить — достаточно притворяться обиженным и беззащитным — и тогда тот валенсиец, который исподтишка стукнул тебя по ногам, поимеет удар головой от короля Слёз в миг один разозлившегося... В общем — всё так сошлось... И поэтому... ( . . . )

Вменяемость и силы телесные остаются лишь у тех, кто к нему совсем-совсем близко. А у тех, кто далеко, и первое и второе иссякает, как мёд в тающих пальцах.

Пыль липнет, а слова ускользают. Температура воздуха окружающего к вечеру падает до плюс двадцати. Температура тела поднимается к отметке плюс тридцать семь и три... Кто знает — что это значит в случае конкретном, моём — тихо уходит в панику (У паникующего Фэ глаза становятся почти что зелёными... Паникующий Оливер на лице организует улыбку а-ля Мовсар, означающую: «Ну, да, чувствую себя виноватым... И что мне теперь, застрелиться?!»)... И лишь Кристиан сохраняет выражение «камень» и произносит: «Так для кого ты хотела это сделать?» с видом строгим и деловым...

И я отвечаю: «Да вот понимаешь, тут есть такая вот хорошая женщина по имени Д. И она заболела... И вроде как серьезно, понимаешь, её даже положили в больницу... А ей болеть ну никак нельзя, ну никак... У неё дети, на ней держится дом... Ну, и вообще... И, в общем... Не мог бы ты переписать под неё ту формулу, которую Пиппо когда-то писал под меня? Ну, помнишь? С отбором и передачей?» ( . . . )