Слишком интимно.

[anna_amargo]

Поэтому, можно — отвлечённо читая — считать за эссе. Так же, примерно, как и старую запись о брате, курящем житан, и пепел сбивающем с палочки сигаретной ленивым движением запястия гибкого...

Просто вчера — сеть из руки в руку перекидывая и издалека наблюдая за крестинами внука Андрэо — я подумала о том, что бывают моменты, когда меня нет. Когда вместо меня остаётся лишь узел Семейный. И всё...



------------------------------------------------------------------------------
Я — маленький узелок на всякой из нитей, протянутых между двумя любыми людьми с кровью серебряной. Это не выгода, не наказание. Мне просто так повезло-не-повезло родиться-и-не-родиться. Быть. То есть, сделаться солнечным сплетением в том тёмном месте, куда солнечный свет не проникает. В той части тела, где Mor сплошной и тёплая влажность желаний чужих.

Я — именно узел. И ничем другим быть не могу. От Антонио к Антонине тянется струнка. Тоненькая и звенящая. И такие же тянутся от всякого к всякому, от Австралии до Аргентины. И — не было бы узла — нить связывала бы лишь только каких-то двоих, но — с двух концов нитка врезается в узел. В клубок шевелящихся нервов. Сплетается, спутывается, соединяет двух индивидов не только с друг другом, но и с тысячами семью с половиной других человеков. В Семью. В одно целое.

Я сижу в своём городе в своём доме, ноги поджав на стуле не слишком удобном и рисую слово очередное из поэмы Seehleem. Слова это только слова, а рисунок — просто рисунок. Но руки — это та граница, у которой я заканчиваюсь и где начинается узел...Если я присмотрюсь к рукам своим, я увижу как из-под коротких ногтей лаком не покрытых тянутся нервы. Пути золотые. Кто-то входит, кто-то выходит... Сила по венам спешит.

Я провожу линию, я нажимаю на карандаш и из бороздок на подушечках пальцев моих металл проступает. Пополам с солью морскою. Я говорю: «Бери!» и в ладонях своих сжимаю чьи-то ладони. Дороги, согнувшись петлёй, связывают нас на секунду...

Я выслушиваю потом от того, кому руки свои дала подержать, про «Силушку офигенную. Про трон. От которого сетка расходится. Сетка, привязанная к кулакам того, кто на троне сидит. Сетка, весь мир охватившая. Про то, что в сетке этой — большое богатство, магия немыслимая и мощь нечеловеческая...» Я пытаюсь ответить на вопрос: «Почему — с такой силой в руках — ты всё ещё здесь, а не где-нибудь на вершине, в дымке Олимпийской горы?»

Я пытаюсь объяснить. Что — сеть — это не моё. Что я всего-лишь держу её в дрожащих руках. Я черчу схемку человека с авоськой растопыренной. Ручка в правой руке, ручка в левой руке, а всё остальное — где-то там внизу, между ног. И чтобы что-то взять или что-то положить — человек одну руку руку должен отпустить. А авоська столь тяжела, что и двумя руками удерживать её нелегко.

Я стою и жду — когда кто-нибудь милый мимо пройдёт и поможет мне нужное из авоськи достать. Я улыбаюсь. Я делаю лицо человека, которому много не надо. И иногда я — как вчера вечером — позволяю себе ношу тяжелую перебросить из руки в руку. Поменять вход и выход. И — в момент эквилибристики — вытряхнуть из авоськи всё то, что провоняло и что дальше держать в ней я не хочу.

Я — только узел. И у меня априори не должно быть ничего своего. Ни сердца, ни талантов, ни планов на будущее. Я — если верить Marnat – и человеком-то могу считаться с большущей натяжкой. А уж тем более — добрым человеком. Хорошим. Поэтому: «Marrat metteerrav!»