Про скомканный день....

[anna_amargo]

Есть дни, скомканные, как бельё, брошенное небрежно в корзину, на корзину и мимо корзины на пол.

Я просыпаюсь и в полусне досматриваю историю о том, как мой муж пишет про Эм свой пост в фейсбук со словами: «Отак от заїдеш до коханого на роботу і потрапиш на перекур...» и со смешной фоточкой. Я просыпаюсь и чувствую, что у меня пересохло во рту и на щеке остались следы от складок наволочки и простыни.

Потом весь день пытаюсь напиться воды и швеппса со льдом, и расправить лицо. Глотаю таблетки. В приватбанке туплю и пропускаю очередь. Иду в тело Эм, чтоб почувствовать его силу, и обнимаю его его собственными руками.

Эм в машине и у него телефон. Звонит младший брат и просит денег: «Сколько сможешь. Пожалуйста...» Эм говорит: «Ну, окей. Я сейчас недалеко. Подъеду и подвезу столько, сколько смогу тебе дать. Если ты скажешь, сколько тебе точно нужно.»



Подъезжает, поднимается к засранцу в квартиру. А в квартире бардак. Форменное безобразие. Кучи вещей навалены повсюду, где видят глаза и куда дотягивается камера телефона, переправляющая фотографии в облако. И засранец бегает и распихивает эти вещи под кресла, под диваны и по шкафам, по углам.

Эм стоит, смотрит на суету. Ржот. Фотографирует. Потом обещанное отдает и уходит от брата, спускается в лифте и из лифта звонит мне и спрашивает: «Вот я что ему, его девушка? Или мама я, что ли? Нафига суетиться ради меня и убирать в спешке свои манатки разбросанные?»

Я тоже смеюсь и, смеясь, отвечаю: «Ой, Эм Майнхард, ну ты тупой, действительно. Ты ему деньги принёс. А у него по дому разбросаны тридцать пар джинсов и сто сорок футболок. И каждая из этих вещей стоит раз в десять дороже, чем всё вместе взятое то, во что ты сейчас одет...»

Эм выходит из подъезда. Останавливается на тротуаре и говорит: «Я тупой.» «Да. Ты тупой.» - Подтверждаю я. - «А брат твой - умный мальчик, зайчик, котик и бубочка...»

Мы продолжаем смеяться. Эм садится в машину. Кладёт руки на руль. Я смотрю на его руки. Чувствую, как день выправляется, разглаживается, становится ровным и даже понятным до вечера.

«Так что там был за снимок? В том твоём полусне.» - Спрашивает Эм и тянется за сигаретами. «Да обычный снимок. Стена. Под стеной длинная скамейка. Перед скамейкой ящики. Ты и ещё несколько человек сидите на этой скамейке, положив на ящики ноги, и курите, выпуская дым вверх...»

И тут Эм говорит: «А ты на этом фото узнала ещё кого-то, кроме меня, в лицо?» «Нет.» - Отвечаю я. - «Ты ж понимаешь, я мало знаю твоих коллег. Ну, кроме Лося и Тилечки...»

Я это произношу и жду, что Эм улыбнётся. Но он совершенно серьёзен и без улыбки в голосе говорит: «А если я тебе дам ссылки на фото и ты на лица посмотришь? Ты сможешь узнать хоть кого-нибудь?» «Может быть, да...» - Отвечаю. - «Но я не понимаю, зачем мне кого-нибудь узнавать...»

Эм чешет переносицу большим пальцем. Напяливает солнечные очки. Сбивает в пепельницу серую сигаретную голову, несколько раз затягивается, гасит её, наконец. Заводит машину. Трогается. Проезжает метров триста, наверное, и только потом говорит: «Затем, что если ты узнаешь кого-то, кого ты не знаешь сейчас, то мы сможем предположить, что этот сон был не сон совсем...»

«Ты думаешь?» - Мне не хватает вдруг слов. И я повторяю снова: «Ты что, правда думаешь?» «Что это может быть кусок из нашего будущего?» - Подсказывает Эм. «Да. Ты, что, правда думаешь, что это может быть кусок из жизни?» - Переспрашиваю я ещё раз. Отвечает: «Поживём и увидим...»

И день превращается в бельё, полощущееся на ветру...