Опять утро в гостинице. Эм открывает глаза. Видит желтую занавеску и говорит: «Боже, этот свет. Боже, моя голова...» «Это не голова...» «А. Да. Это не голова...»
Голова — это просто часть тела. А тело распирает изнутри густой кровью из-за того, что Эм уже третий день без сексуальной разрядки.
Эм потягивается, чешется, разминает затёкшую шею и сообщает телу, что оно должно дотерпеть до вечера минимум. Потому, что сначала — полдня — работа, работа, работа и переделывание работы, сделанной уже, на сделанную ещё лучше, а вторые полдня — семейные посиделки у родителей дома.

Тело говорит: «Да пошел ты!» и пытается соскочить на потерю сознания. Но Эм вовремя успевает его подхватить и всё заканчивается только раздражительностью и непрекращающейся тупой тянущей болью в левом виске и паху. ( . . . )
Голова — это просто часть тела. А тело распирает изнутри густой кровью из-за того, что Эм уже третий день без сексуальной разрядки.
Эм потягивается, чешется, разминает затёкшую шею и сообщает телу, что оно должно дотерпеть до вечера минимум. Потому, что сначала — полдня — работа, работа, работа и переделывание работы, сделанной уже, на сделанную ещё лучше, а вторые полдня — семейные посиделки у родителей дома.

Тело говорит: «Да пошел ты!» и пытается соскочить на потерю сознания. Но Эм вовремя успевает его подхватить и всё заканчивается только раздражительностью и непрекращающейся тупой тянущей болью в левом виске и паху. ( . . . )