Про 20 евро.
Feb. 13th, 2018 10:34 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
anna_amargoИщет в Берлине Зиму. Находит после обеда немного снега на мосту через Шпрее и сразу же за мостом. Приседает на корточки, заглядывает под чужую машину. Видит только тьму Весны, стремительно приближающейся. Образ жирной и влажной земли, на которую в какой-то момент ему показались похожими стоптанные тысячами ног квадратики мостовой.
Женщина, проходящая мимо, притормаживает, сворачивает к нему, приближается. Прикасается к плечу рукою в вишнёвой перчатке и произносит: «Эмм-м...» И тут же: «Ах простите бога ради, я обозналась. Простите.»
Хотя он не успевает даже оглянуться на её прикосновение. Потом, когда поднимает глаза и глядит на неё, убегающую от момента смущения, видит только её спину. На ней бежевое пальто с вывернутыми наружу швами и длинная, до щиколоток, ярко-изумрудная юбка. «Нет. Вряд ли я её знаю. Не узнаю. Наверное, она в самом деле меня с кем-то спутала...»
На тонком, как папиросная бумага, снегу пальцем пишет большую букву М. Потом поднимается и затирает написанное грубым носком ботинка.
«Как ты себя чувствуешь?» - Спрашивает у меня. Я отвечаю: «Примерно так же, как ты сейчас меня ощущаешь в себе.» Ухмыляется: «Значит плохо.» «Ну, да, не хорошо. Но сегодня только шесть таблеток.» «Пока.» «Что?» «Пока только шесть.» «А, ну, да. Но надеюсь, что больше мне не понадобится.» Буркает: «Я тоже надеюсь.»
Через двести метров за Обербаумбрюкке снега уже нет совсем. Зима на скорую руку пытается сбить землю в комки, заморозить, как тесто, в морозильной камере впрок. Но тротуар липнет к подошвам, как липнет тесто к столу, не посыпанному мукой.
Останавливается и стучит боком ботинка о невысокий бордюр, сбивая прилипшую грязь. Я дразню его: «Только ты можешь найти грязь на перекрёстках, где всё укатано в асфальт и замощено гладким камнем.» Не ведётся. Отвечает с улыбкой: «Ну, я ведь специально искал.» Приподымает ногу, смотрит на каблук. Потом оглядывается по сторонам и замечает по другую сторону улицы ту самую женщину в зелёной юбке и безразмерном пальто. Улыбается в её сторону.
Её лицо — лишь пятно. Но она делает несколько шагов через дорогу к нему. Он всматривается. Сообщает мне уверенным тоном, что не знает её.
Когда она подходит, он смотрит на неё вопросительно. «У вас есть деньги?» - Спрашивает она. И повторяет: «Деньги. Хотя бы двадцать евро. Есть у вас двадцать евро?»
Роется в карманах пальто. Потом лезет в джинсы. Вытаскивает и протягивает ей мятую голубую купюру. Произносит: «Похоже, что только 20 и есть.» Женщина, не снимая перчаток, берёт у него деньги, разворачивает купюру, положив её на левую ладонь и правой разглаживая. Он терпеливо ждёт, глядя на женские руки.
«Она такая грустная.» - Говорит наконец женщина. «Кто?» «Голова на деньгах.» «Аа-ааа-а. Грустная?» «Да.» - Отвечает она ему с раздражением. - «Вы разве не замечали? Она такая грустная. Голова. Это она или он вообще?» «Думаю, это Европа.» «Европа? Да. Может быть. Грустная Европа. Грустная голова. Наверное потому, что она без тела. Голова без тела. Только голова. Словно отрубленная голова. И поэтому грустная. Потому, что без тела.» «Может быть.» - Говорит только чтобы что-то сказать.
Женщина поднимает глаза. Осознаёт, что он всё ещё стоит перед ней и спрашивает: «Что вы искали там, под припаркованной машиной?» «Ничего. Просто смотрел на место, куда снег не упал.» «Зимы как будто и не было, да?» - Произносит она. Он соглашается: «Да.» «И весна совсем скоро.» - Говорит она, глядя поверх его плеча на силуэт моста, оставшегося позади. «Да.» - Соглашается снова он.
Она опять переводит взгляд на него. Смотрит ему в глаза. Спрашивает: «Можно я оставлю деньги себе?» Он кивает: «Оставьте.» «Вы очень добрый.» - Она ему улыбается, но так, словно не ему, а куда-то в пространство за ним. - «Очень добрый. Спасибо. Я куплю себе покушать сейчас.»
Когда она разворачивается и уходит назад на ту сторону улицы, по которой куда-то шла, он говорит мне: «Вот тебе Берлин, дорогая. И Зима пропинала три месяца, и Весна на мели явилась. Как обычно. Опять.»
Женщина, проходящая мимо, притормаживает, сворачивает к нему, приближается. Прикасается к плечу рукою в вишнёвой перчатке и произносит: «Эмм-м...» И тут же: «Ах простите бога ради, я обозналась. Простите.»
Хотя он не успевает даже оглянуться на её прикосновение. Потом, когда поднимает глаза и глядит на неё, убегающую от момента смущения, видит только её спину. На ней бежевое пальто с вывернутыми наружу швами и длинная, до щиколоток, ярко-изумрудная юбка. «Нет. Вряд ли я её знаю. Не узнаю. Наверное, она в самом деле меня с кем-то спутала...»
На тонком, как папиросная бумага, снегу пальцем пишет большую букву М. Потом поднимается и затирает написанное грубым носком ботинка.
«Как ты себя чувствуешь?» - Спрашивает у меня. Я отвечаю: «Примерно так же, как ты сейчас меня ощущаешь в себе.» Ухмыляется: «Значит плохо.» «Ну, да, не хорошо. Но сегодня только шесть таблеток.» «Пока.» «Что?» «Пока только шесть.» «А, ну, да. Но надеюсь, что больше мне не понадобится.» Буркает: «Я тоже надеюсь.»
Через двести метров за Обербаумбрюкке снега уже нет совсем. Зима на скорую руку пытается сбить землю в комки, заморозить, как тесто, в морозильной камере впрок. Но тротуар липнет к подошвам, как липнет тесто к столу, не посыпанному мукой.
Останавливается и стучит боком ботинка о невысокий бордюр, сбивая прилипшую грязь. Я дразню его: «Только ты можешь найти грязь на перекрёстках, где всё укатано в асфальт и замощено гладким камнем.» Не ведётся. Отвечает с улыбкой: «Ну, я ведь специально искал.» Приподымает ногу, смотрит на каблук. Потом оглядывается по сторонам и замечает по другую сторону улицы ту самую женщину в зелёной юбке и безразмерном пальто. Улыбается в её сторону.
Её лицо — лишь пятно. Но она делает несколько шагов через дорогу к нему. Он всматривается. Сообщает мне уверенным тоном, что не знает её.
Когда она подходит, он смотрит на неё вопросительно. «У вас есть деньги?» - Спрашивает она. И повторяет: «Деньги. Хотя бы двадцать евро. Есть у вас двадцать евро?»
Роется в карманах пальто. Потом лезет в джинсы. Вытаскивает и протягивает ей мятую голубую купюру. Произносит: «Похоже, что только 20 и есть.» Женщина, не снимая перчаток, берёт у него деньги, разворачивает купюру, положив её на левую ладонь и правой разглаживая. Он терпеливо ждёт, глядя на женские руки.
«Она такая грустная.» - Говорит наконец женщина. «Кто?» «Голова на деньгах.» «Аа-ааа-а. Грустная?» «Да.» - Отвечает она ему с раздражением. - «Вы разве не замечали? Она такая грустная. Голова. Это она или он вообще?» «Думаю, это Европа.» «Европа? Да. Может быть. Грустная Европа. Грустная голова. Наверное потому, что она без тела. Голова без тела. Только голова. Словно отрубленная голова. И поэтому грустная. Потому, что без тела.» «Может быть.» - Говорит только чтобы что-то сказать.
Женщина поднимает глаза. Осознаёт, что он всё ещё стоит перед ней и спрашивает: «Что вы искали там, под припаркованной машиной?» «Ничего. Просто смотрел на место, куда снег не упал.» «Зимы как будто и не было, да?» - Произносит она. Он соглашается: «Да.» «И весна совсем скоро.» - Говорит она, глядя поверх его плеча на силуэт моста, оставшегося позади. «Да.» - Соглашается снова он.
Она опять переводит взгляд на него. Смотрит ему в глаза. Спрашивает: «Можно я оставлю деньги себе?» Он кивает: «Оставьте.» «Вы очень добрый.» - Она ему улыбается, но так, словно не ему, а куда-то в пространство за ним. - «Очень добрый. Спасибо. Я куплю себе покушать сейчас.»
Когда она разворачивается и уходит назад на ту сторону улицы, по которой куда-то шла, он говорит мне: «Вот тебе Берлин, дорогая. И Зима пропинала три месяца, и Весна на мели явилась. Как обычно. Опять.»
