Должен был быть понедельник...

[anna_amargo]

Во всяком случае, именно для понедельника я делаю сейчас в свой Журнал «отложенный пост». Для понедельника и — первый — для сентября. Сейчас середина августа и я не знаю пока — каким у меня получится следующий за августом месяц. Я даже не уверена в том, что он у меня будет или в том, что у меня получится заметить его. Но я хочу-таки продолжать в писателя играться, заигрывая со своими любимчиками...

И так как Бёлль у меня ходит в таковых ещё с поры той, когда мне было пятнадцать, то мне немножечко стыдно издеваться над прозой его. Но — игра есть игра, раз уже взялась я играть...

Попытка двадцать один: Генрих Бёлль. «Глазами клоуна». Страница 257.

Я быстро рванул дверцу платяного шкафа, избегая глядеть в зеркало; ничто не напоминало здесь больше о Марии, ничто; я не увидел даже забытой колодки от туфель или пояса, а ведь женщины так часто оставляют их в шкафу. Шкаф был пуст, но — медленно его закрывая — в полоске солнечного света, скользнувшего по тёмной полировке, я увидел десятки отпечатков, оставленных пальцами Мар.

Я огляделся в поисках чего-то, чем можно было бы стереть овалы и полумесяцы, предательски жирные, предательски чёткие. Даже с расстояния двух шагов и без увеличительного стекла я, придерживая дверцу, колеблющуюся и дрожащую вместе со всей остальной обстановкой квартиры, вместе с квартирой, домом и улицей, по которой натужно полз в гору битком набитый трамвай, видел все те завитки и петли, по которым криминальный эксперт с мало-мальским опытом мог бы опознать когда-нибудь тело Марии. Если бы его нашли вдруг — без документов, одежды и без дыхания.

Спальня Мар была пуста. Ещё более пуста, чем старый гардероб. У двери стоял пластиковый мешок, в который я десять минут назад сгрёб и утрамбовал постельное бельё и занавески, но возвращаться к нему, вытряхивать скомканное и искать наволочку помягче у меня не было никакого желания, и я — приблизив лицо к своему отражению, изувеченному потрескавшимся и взбугрившимся лаком, подышал на следы рук Марии и растёр их рукавом пальто. Шкаф не стал выглядеть чище, наоборот. Но зато теперь с него — как с листа — нельзя было прочесть ни одной тайны той женщины, которая имела привычку руками, в которые не успел ещё впитаться жирный крем, хвататься за створки. И потом замирать, ошеломлённая предстоящим выбором и самой необходимостью выбирать.

- Сойдёт. - Сказал я себе и нажал на дверцу плечом. Со скрипом и щелчкам шифоньер закрылся. Я отступил от него к выходу и ещё раз окинул взглядом углы и открытые антресоли.

Потом я заглянул на кухню, в ванную; вернулся в ту клетушку, которую хозяин дома Мар, в своём рекламном проспекте гордо именовал «гостиной-студией».

Я встал на колени перед обтянутым потёртым рыжим дерматином диванчиком и пошарил рукою в пыли, скопившейся под ним. Пальцы мои нашли несколько липких обёрток от шоколадных конфет — Мария поедала их десятками каждый месяц, накануне тех самых дней, когда начинала ненавидеть своё тело, свою мать, меня, а заканчивала тем, что просила убить её немедленно и сожалела о моей нерешительности и моём слабом характере, не позволяющем мне взяться за топор или хотя бы кухонный керамический нож.

Потом я опустился на пол ничком и засунул руку поглубже. Я был уверен, что в таком месте вполне может оказаться — заброшенное и забытое — что-то посущественней мятой фольги, пахнущей шоколадом и вишнёвый ликёром. И был прав, я наткнулся на металлический обруч, подцепил его и вытащил на свет. Это был тот самый серебряный браслет с нанизанными на скрученную проволоку глухими бубенцами, который Мар потеряла пару месяцев назад. Я вспомнил, что тогда — вместе с этим браслетом — она потеряла и интерес к восточным танцам по вторникам и четвергам.

Неожиданно для себя я улыбнулся: «Такая мелочь освободила для меня Мар на два лишних вечера в неделю и именно эти вечера многое... Ах, чёрт!..»

Размечтавшись, я пропустил трель дверного звонка. Я не ответил и успел встать с пола за миг до того, как дверь сама собой распахнулась. На пороге стояла миссис Коуп, мать домохозяина.

- Мистер Бателли... - Пропела она сладко. - Простите, я не знала, что вы ещё тут. Я должна... Я зашла за ключами...

- Да. - Ответил я. - Я оставил ключи там, на полке в прихожей. Я уже закончил. Я уже ухожу.

Я с трудом сдерживал ярость. Меньше всего на свете мне хотелось, чтоб кто-то застал меня в этой квартире, на коленях перед потрёпанной мебелью, в пыльных брюках и вспотевшей шеей. Движением автомата я опустил браслет, который всё ещё сжимал в кулаке, в карман. Вместе с прилипшим к нему сором и с нечистой совестью.

Через минуту, попрощавшись с миссис Коуп и подхватив пакет с окровавленным бельём, снятым с постели Марии, я зашагал к лифту. Но вынужден был остановиться и оглянуться на зов.

- Мистер Бателли, я хотела сказать... Поздравляю вас. И вас и вашу молодую жену. Я всегда говорила Мартину, что Мария прекрасная девушка и что он должен поухаживать за ней. Но он мямля. А вы... Вы будете с ней прекрасной парой... Прекрасной парой, мистер Бателли... Поздравляю вас... Если на имя мисс Скотт... Если на имя миссис Бателли буду приходить письма, я буду пересылать их на ваш адрес...

- Спасибо. Спасибо, миссис Коуп... - Выдавил я из себя и, пятясь, зашел в спасительный лифт, с визгом открывший двери у меня за спиной.