Вот ещё ощущение
Feb. 28th, 2012 03:13 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
anna_amargoстранное — ставлю троеточие в конце предложение, в хвосте у куска, и вдруг понимаю, что этот кусок — предпоследний в Части №4. Предпоследний вообще в «Roma-amoЯ»... Если считать задуманное «Приложение Снов» лишь приложением. И мне становится страшно. Именно потому, что — на финише и осталось сделать один только шаг...
Ну и ещё — немножко — из-за того, что я — помня про то, что «пророчествую и предопределяю будущее» — осознаю, что — написав, наконец, про то, куда делся рыжий — только что в слова облекла план, к которому до сих пор даже не прикасалась...
диктофон Ирины Серовой
вторник 01. 11. 2011
Но ведь… Но ведь шум – это не самая большая проблема, наверное?
О чём вы? О том, какой может подняться от шума этого шум? О том, что при всей широте своих взглядов узкий круг их друзей и знакомых может не одобрить такого? По-моему, им наплевать…
Нет, я не о широком круге и не о близком… Я имею в виду тех, кто стоит к ним вплотную. Мне кажется, я где-то слышала, что у Алессандро в Милане есть жена… А у Анны – с её слов в сети – тоже мужчина есть… Акилле, если я верно запомнила имя…
Акилле, да… Только нет уже у Анны его. Был да сплыл. Разве она не писала о том, как шестого сентября прошла по Риму пешком, от глухой «зеты» до морской «а»? О том, как вернулась домой и застала здесь лишь меня и свою мать, на юбилей к которой они с Массимо не доехали накануне, и ещё – в мойке – три чашки немытых, кофейных? Чашки ждали воду и щётку, мы с Марией-Терезией дожидались возвращения Анны, чтоб рассказать ей, что её рыжий приятель ждал её возвращения весь вечер вчерашний и ночь всю, а утром – не дотерпев полчаса – выпил кофе и растворился… «Последнее, что мы видели – его спина в прицеле barkabar-tramp…» - Сказала невестка. А я доложила внучке своей, что её Аккиле, переночевав в её спальне и на рассвете позавтракав, утром ушел освежиться, да так и не вернулся пока. Она отмахнулась. Сказала: «Чёрт с ним, я всё равно собиралась его при случае придушить… А так даже проще…» К себе поднялась и села писать в свой facebook – о прогулке по городу и о своих впечатлениях… Мы с Марией-Терезией остались здесь, за кухонным столом. Продолжали пить капучино, молчали и думали о том, что, может быть, зря я её позвала, и вмешались в Аннины отношения с её бесталанным художником мы тоже зря… О том, что нам незачем было вмешиваться в то, что и так уже существовать перестало, незачем было бедняге в напиток подмешивать яд, незачем было матери Анны в ристретто ему плевать… Ах, Корти, Корти, горькая кровь и отравленная кровью слюна. Ночью с понедельника на вторник я позвонила ей, своей злой невестке, и после поздравлений, расшаркиваний, пожеланий здоровья и счастья, сказала: «Маритэр, здесь, в моём доме, ночует Аннин любовник… Он мне нравится, он не для неё и она не для него, я это вижу, я это знаю. И я ещё помню, что твой долг за Гаэтано мне не выплачен до сих пор…» Она ответила: «Я приеду сейчас»… И вскоре приехала. К тому времени, когда двуухий Ван Гог, бедняжка, проснулся, крепкий кофе, сваренный на слюне змеи Корти, его уже ждал. И мы – две добрые ведьмы – сидели на углах, как засватанные, спрятав руки под складками скатерти, и смотрели – как рыжий ненужный делает первый глоток. Как допивает… Наблюдали, как огонь его подминает под свой распалённый живот. Как огонь на него кладёт своё тело, как огонь в него проникает. И потом дверь приоткрыли, чтоб наша жертва вспомнила море и побежала к нему – пыл остудить. Охладиться. Мы с Марией-Терезией вышли в сад и, стоя у калитки, глядели, как – перелетев дорогу и до берега не добежав, Акилле, пожаром охваченный, свернул к бассейну общественному. Прыгнул. И в синей воде растворился. «Нет, не будет дождя…» - Невестка произнесла, и я с ней согласилась. И мы, посуду использованную бросив в раковину и крошки смахнув со стола, сели и стали ждать нашу Анну… Странно… Очень и очень странно, что Анна об Акилле не написала ни слова в дневник свой… Я из-за этого чувствую себя очень глупо – как будто приехала в Венецию со своею водою за пазухой и воду вылила в воду…
Ну и ещё — немножко — из-за того, что я — помня про то, что «пророчествую и предопределяю будущее» — осознаю, что — написав, наконец, про то, куда делся рыжий — только что в слова облекла план, к которому до сих пор даже не прикасалась...
диктофон Ирины Серовой
вторник 01. 11. 2011
Но ведь… Но ведь шум – это не самая большая проблема, наверное?
О чём вы? О том, какой может подняться от шума этого шум? О том, что при всей широте своих взглядов узкий круг их друзей и знакомых может не одобрить такого? По-моему, им наплевать…
Нет, я не о широком круге и не о близком… Я имею в виду тех, кто стоит к ним вплотную. Мне кажется, я где-то слышала, что у Алессандро в Милане есть жена… А у Анны – с её слов в сети – тоже мужчина есть… Акилле, если я верно запомнила имя…
Акилле, да… Только нет уже у Анны его. Был да сплыл. Разве она не писала о том, как шестого сентября прошла по Риму пешком, от глухой «зеты» до морской «а»? О том, как вернулась домой и застала здесь лишь меня и свою мать, на юбилей к которой они с Массимо не доехали накануне, и ещё – в мойке – три чашки немытых, кофейных? Чашки ждали воду и щётку, мы с Марией-Терезией дожидались возвращения Анны, чтоб рассказать ей, что её рыжий приятель ждал её возвращения весь вечер вчерашний и ночь всю, а утром – не дотерпев полчаса – выпил кофе и растворился… «Последнее, что мы видели – его спина в прицеле barkabar-tramp…» - Сказала невестка. А я доложила внучке своей, что её Аккиле, переночевав в её спальне и на рассвете позавтракав, утром ушел освежиться, да так и не вернулся пока. Она отмахнулась. Сказала: «Чёрт с ним, я всё равно собиралась его при случае придушить… А так даже проще…» К себе поднялась и села писать в свой facebook – о прогулке по городу и о своих впечатлениях… Мы с Марией-Терезией остались здесь, за кухонным столом. Продолжали пить капучино, молчали и думали о том, что, может быть, зря я её позвала, и вмешались в Аннины отношения с её бесталанным художником мы тоже зря… О том, что нам незачем было вмешиваться в то, что и так уже существовать перестало, незачем было бедняге в напиток подмешивать яд, незачем было матери Анны в ристретто ему плевать… Ах, Корти, Корти, горькая кровь и отравленная кровью слюна. Ночью с понедельника на вторник я позвонила ей, своей злой невестке, и после поздравлений, расшаркиваний, пожеланий здоровья и счастья, сказала: «Маритэр, здесь, в моём доме, ночует Аннин любовник… Он мне нравится, он не для неё и она не для него, я это вижу, я это знаю. И я ещё помню, что твой долг за Гаэтано мне не выплачен до сих пор…» Она ответила: «Я приеду сейчас»… И вскоре приехала. К тому времени, когда двуухий Ван Гог, бедняжка, проснулся, крепкий кофе, сваренный на слюне змеи Корти, его уже ждал. И мы – две добрые ведьмы – сидели на углах, как засватанные, спрятав руки под складками скатерти, и смотрели – как рыжий ненужный делает первый глоток. Как допивает… Наблюдали, как огонь его подминает под свой распалённый живот. Как огонь на него кладёт своё тело, как огонь в него проникает. И потом дверь приоткрыли, чтоб наша жертва вспомнила море и побежала к нему – пыл остудить. Охладиться. Мы с Марией-Терезией вышли в сад и, стоя у калитки, глядели, как – перелетев дорогу и до берега не добежав, Акилле, пожаром охваченный, свернул к бассейну общественному. Прыгнул. И в синей воде растворился. «Нет, не будет дождя…» - Невестка произнесла, и я с ней согласилась. И мы, посуду использованную бросив в раковину и крошки смахнув со стола, сели и стали ждать нашу Анну… Странно… Очень и очень странно, что Анна об Акилле не написала ни слова в дневник свой… Я из-за этого чувствую себя очень глупо – как будто приехала в Венецию со своею водою за пазухой и воду вылила в воду…
