Про ниточки и боль, да да да...
Oct. 17th, 2017 11:39 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
anna_amargoХотела писать много, но сейчас тупо сижу и смотрю на разминающегося перед зеркалом Эм. Его глазами смотрю. В его зеркало в его квартире. Наверное, наслаждаюсь ощущением тела Эм и его эээ-ээ-э возможностями.
Говорю: «Вот мы только что поговорили с Викой. Она ощущает странное. Как будто внутри тревожно, но при этом она не уверена, что это — её тревога. У неё подозрение, что она ловит эмоции кого-то другого. Из близких или неблизких своих.» «Может быть.» - Эм отвечает, сгибая корпус то влево, то вправо, растягивая поясницу.
Я продолжаю: «Вот поэтому я и пришла. Спросить специально для Вики про технологию поиска своих среди своих. Чтоб она точно узнала — кому там тревожно на сердце...»
Эм останавливается. Смотрит внимательно в зеркало, отыскивая мои глаза в своих глазах. Спрашивает: «А просто так не пришла бы?»
Потом, пока я мычу и подбираю слова себе в оправдание, Эм прыскает смехом и говорит: «Да ладно тебе. Ну видно же, что я пошутил.» Я отвечаю: «Не видно. Я вообще смотрю на твой живот. Не могу оторваться. А по животу не понятно, шутишь ты или нет...» «Я шучу. Ну, так что? Что рассказывать?» «Рассказывай технологию.»
«Технологию? Ок. Как это в самом начале делал я, когда искал тебя? Правильно я понимаю?» - Спрашивает Эм, продолжая перед зеркалом размахивать в целом своим телом и некоторыми его частями по очереди. Я подтверждаю: «Ты правильно понимаешь. Как ты меня нашел?»
Эм опять останавливается. Хмурится. Говорит: «Я шел на боль. Помнишь, я тебе говорил про кусок стекла в ступне у меня вот здесь вот? Вот тогда я и понял, что я не падаю в обморок, не ору бугаём и не рыдаю ручьями только потому, что чувствую чуть меньше боли, чем должен был бы почувствовать. Я сначала решил, что это адреналин. Потом подумал, что, возможно, боль постфактум сняла таблетка, которую я накануне выпил от головы. А потом я — пока у меня этот осколок из ноги вынимали и накладывали повязку — я прислушался к ощущениям и понял, что эту боль у меня по чуть чуть отбирают. Она уходит. Ну, не знаю. Словно ток по тоненькому волоску. Не вся, не сразу. Но ровно столько, чтоб ту, что остаётся, я мог бы терпеть. Фассен?»
«Угу.» - Отвечаю я. - «Это как если бы ты был на месте того, кто переживал эмоции. А я — на месте Вики, принимая их часть. Но мне нужно наоборот.»
Эм - резко разгибаясь и глядя в зеркало с выражением а не пофиг ли с какой кто стороны - проговаривает то же самое: «Без разницы. С какой кто стороны совершенно без разницы. Это работает и в ту и в другую сторону. Это ниточка, которую натягивают отсюда туда...»
Он прикасается рукою к обнажённой груди, а потом делает жест к зеркалу, показывая путь той струны, что тянется от груди его.
«И?» - Говорю я. - «Ты почувствовал, что ниточка есть. Что по ней из тебя что-то уходит. А дальше что?» «А дальше просто. Я сидел в машине у медиков, закрыл глаза, включил в голове красный цвет и громкую музыку. Я представил, что я Тесей. Вырвал нить из груди и конец зажал в кулаке. И стал накручивать нить на запястье, двигаясь вперёд, от себя. Сначала я нашел тех коллег, которые были рядом в момент, когда я наступил на разбитую лампу. Некоторые по-настоящему сочувствовали. Потом я нашел отца. То есть, кто-то с работы позвонил матери, сказать, что я поранился и меня повезут в больницу, но я сначала нашел не её, а отца. Он вёл машину. Вёз маму в больницу и у него болело. Он пытался забить это чем-то рациональным. Говорил в сторону матери о том, что главное, чтоб не было задето сухожилие и всё такое. Но я знал, что ему болит и что от того, что болит, ему хочется плакать и хочется в туалет. Потом я нашел Ингу, с которой в то время спал. Не знаю, звонил ли ей кто-то, но она тоже ощущала тревогу. Вот то чувство, когда ты сидишь дома, ничего не происходит, а тебя начинает трясти и вот этот кислый привкус во рту. Тебя я в тот раз не нашёл. Но понял, что эта нитка она расходится, разбегается на несколько ниток. Доходишь до места, где она раздвоилась. Одну держишь, а по второй делаешь несколько шагов кулаком. Как в игре с холодно теплее теплее горячо горячо. Если нитка не нагревается, то бросаешь и возвращаешься к основной. И снова идёшь по ней.»
«Отличные рекомендации, блин, Эм. Выглядит просто. Но...» - Я начинаю говорить, но не успеваю сказать. Эм перебивает: «Просто. Без но. Очень просто. Поверь мне. Если ты чувствуешь боль — ты знаешь уже — у кого где болит. Если Виктория ощущает тревогу — она знает — чью ощущает. Тут главное — осознать, что то, что ты чувствуешь — твоё, но не совсем. Найти того, кто этим с тобой поделился — чисто технически просто потом.»
«Да да. Расскажи.» - Я улыбаюсь. Наблюдаю за тем, как Эм, стоя на одной ноге, подтягивает колено другой высоко, к подбородку. Когда у него получается, он — всё ещё в позе цапли — поднимает глаза, смотрит в зеркало и говорит: «Ты меня лучше спроси о том, как я всё-таки тебя нашел...» «Ты рассказывал...» «Нет. Не рассказывал. Ни разу ещё не рассказывал.»
«Ну и как?» - Я напрягаюсь и понимаю, что — да! - Эм много раз — и мне, и Тиму потом — рассказывал о том, как он искал по сети. Но никогда не рассказывал о том, как и когда он нашёл.
«Просто.» - Эм отвечает. - «Просто. За пару лет до Майдана я был в Киеве по работе. Когда я уезжал, меня вызвонила Кристина и попросила взять с собой и передать в Вене её другу какие-то копии медицинских документов мальчика, больного гемофилией. Их не хотели слать письмом из-за недоверия к матьеё я знаю теперь почему простигосподи Укрпоште. Я летел через Вену не в Берлин и мне было удобно. В Вене в аэропорту отдал пакет чуваку, который стоял с табличкой, на которой было написано, что он Оливер Стоянов. У него было минут сорок до самолёта. У меня больше часа, наверное. И мы сели и выпили кофе. Ну, и поговорили нормально так.» «Ааа-аа-аа!Эээ-эээ-эммм!!! Аааа-а!!»
Я кричу: «Ааа-а-а!» Я размахиваюсь, чтоб приложить Эм башкою об зеркальную стену. Но вовремя передумываю. Потому, что я понимаю, что же ж я первая и получу его боль.
Я люблю всех этих людей. Однозначно люблю.
Говорю: «Вот мы только что поговорили с Викой. Она ощущает странное. Как будто внутри тревожно, но при этом она не уверена, что это — её тревога. У неё подозрение, что она ловит эмоции кого-то другого. Из близких или неблизких своих.» «Может быть.» - Эм отвечает, сгибая корпус то влево, то вправо, растягивая поясницу.
Я продолжаю: «Вот поэтому я и пришла. Спросить специально для Вики про технологию поиска своих среди своих. Чтоб она точно узнала — кому там тревожно на сердце...»
Эм останавливается. Смотрит внимательно в зеркало, отыскивая мои глаза в своих глазах. Спрашивает: «А просто так не пришла бы?»
Потом, пока я мычу и подбираю слова себе в оправдание, Эм прыскает смехом и говорит: «Да ладно тебе. Ну видно же, что я пошутил.» Я отвечаю: «Не видно. Я вообще смотрю на твой живот. Не могу оторваться. А по животу не понятно, шутишь ты или нет...» «Я шучу. Ну, так что? Что рассказывать?» «Рассказывай технологию.»
«Технологию? Ок. Как это в самом начале делал я, когда искал тебя? Правильно я понимаю?» - Спрашивает Эм, продолжая перед зеркалом размахивать в целом своим телом и некоторыми его частями по очереди. Я подтверждаю: «Ты правильно понимаешь. Как ты меня нашел?»
Эм опять останавливается. Хмурится. Говорит: «Я шел на боль. Помнишь, я тебе говорил про кусок стекла в ступне у меня вот здесь вот? Вот тогда я и понял, что я не падаю в обморок, не ору бугаём и не рыдаю ручьями только потому, что чувствую чуть меньше боли, чем должен был бы почувствовать. Я сначала решил, что это адреналин. Потом подумал, что, возможно, боль постфактум сняла таблетка, которую я накануне выпил от головы. А потом я — пока у меня этот осколок из ноги вынимали и накладывали повязку — я прислушался к ощущениям и понял, что эту боль у меня по чуть чуть отбирают. Она уходит. Ну, не знаю. Словно ток по тоненькому волоску. Не вся, не сразу. Но ровно столько, чтоб ту, что остаётся, я мог бы терпеть. Фассен?»
«Угу.» - Отвечаю я. - «Это как если бы ты был на месте того, кто переживал эмоции. А я — на месте Вики, принимая их часть. Но мне нужно наоборот.»
Эм - резко разгибаясь и глядя в зеркало с выражением а не пофиг ли с какой кто стороны - проговаривает то же самое: «Без разницы. С какой кто стороны совершенно без разницы. Это работает и в ту и в другую сторону. Это ниточка, которую натягивают отсюда туда...»
Он прикасается рукою к обнажённой груди, а потом делает жест к зеркалу, показывая путь той струны, что тянется от груди его.
«И?» - Говорю я. - «Ты почувствовал, что ниточка есть. Что по ней из тебя что-то уходит. А дальше что?» «А дальше просто. Я сидел в машине у медиков, закрыл глаза, включил в голове красный цвет и громкую музыку. Я представил, что я Тесей. Вырвал нить из груди и конец зажал в кулаке. И стал накручивать нить на запястье, двигаясь вперёд, от себя. Сначала я нашел тех коллег, которые были рядом в момент, когда я наступил на разбитую лампу. Некоторые по-настоящему сочувствовали. Потом я нашел отца. То есть, кто-то с работы позвонил матери, сказать, что я поранился и меня повезут в больницу, но я сначала нашел не её, а отца. Он вёл машину. Вёз маму в больницу и у него болело. Он пытался забить это чем-то рациональным. Говорил в сторону матери о том, что главное, чтоб не было задето сухожилие и всё такое. Но я знал, что ему болит и что от того, что болит, ему хочется плакать и хочется в туалет. Потом я нашел Ингу, с которой в то время спал. Не знаю, звонил ли ей кто-то, но она тоже ощущала тревогу. Вот то чувство, когда ты сидишь дома, ничего не происходит, а тебя начинает трясти и вот этот кислый привкус во рту. Тебя я в тот раз не нашёл. Но понял, что эта нитка она расходится, разбегается на несколько ниток. Доходишь до места, где она раздвоилась. Одну держишь, а по второй делаешь несколько шагов кулаком. Как в игре с холодно теплее теплее горячо горячо. Если нитка не нагревается, то бросаешь и возвращаешься к основной. И снова идёшь по ней.»
«Отличные рекомендации, блин, Эм. Выглядит просто. Но...» - Я начинаю говорить, но не успеваю сказать. Эм перебивает: «Просто. Без но. Очень просто. Поверь мне. Если ты чувствуешь боль — ты знаешь уже — у кого где болит. Если Виктория ощущает тревогу — она знает — чью ощущает. Тут главное — осознать, что то, что ты чувствуешь — твоё, но не совсем. Найти того, кто этим с тобой поделился — чисто технически просто потом.»
«Да да. Расскажи.» - Я улыбаюсь. Наблюдаю за тем, как Эм, стоя на одной ноге, подтягивает колено другой высоко, к подбородку. Когда у него получается, он — всё ещё в позе цапли — поднимает глаза, смотрит в зеркало и говорит: «Ты меня лучше спроси о том, как я всё-таки тебя нашел...» «Ты рассказывал...» «Нет. Не рассказывал. Ни разу ещё не рассказывал.»
«Ну и как?» - Я напрягаюсь и понимаю, что — да! - Эм много раз — и мне, и Тиму потом — рассказывал о том, как он искал по сети. Но никогда не рассказывал о том, как и когда он нашёл.
«Просто.» - Эм отвечает. - «Просто. За пару лет до Майдана я был в Киеве по работе. Когда я уезжал, меня вызвонила Кристина и попросила взять с собой и передать в Вене её другу какие-то копии медицинских документов мальчика, больного гемофилией. Их не хотели слать письмом из-за недоверия к матьеё я знаю теперь почему простигосподи Укрпоште. Я летел через Вену не в Берлин и мне было удобно. В Вене в аэропорту отдал пакет чуваку, который стоял с табличкой, на которой было написано, что он Оливер Стоянов. У него было минут сорок до самолёта. У меня больше часа, наверное. И мы сели и выпили кофе. Ну, и поговорили нормально так.» «Ааа-аа-аа!Эээ-эээ-эммм!!! Аааа-а!!»
Я кричу: «Ааа-а-а!» Я размахиваюсь, чтоб приложить Эм башкою об зеркальную стену. Но вовремя передумываю. Потому, что я понимаю, что же ж я первая и получу его боль.
Я люблю всех этих людей. Однозначно люблю.
