![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Только когда установленный на iGoogle счётчик истекающих сроков, счётчик времени, остающегося до какой-то даты, начинает стремительно отсчитывать не месяцы, не дни, а часы. Начинает выбрасывать нули с нулями, по два, по четыре, по пять... Сигнализировать: «Завтра! Нет, уже сегодня! Нет, вот уже прямо сейчас!» Только тогда я вдруг пугаюсь. Пугаюсь того самого времени. Возраста. Накопившихся лет...
Его, а не моих. Хотя он моложе меня. Ему сегодня исполняется тридцать шесть, мне в этом году стукнет тридцать семь, и ни одна пуля не просвистит более протяжно, чем пролетающие мимо виска март-апрель-май-июнь-и-июль...

Если бы я могла лечь на песок и стать песком — я бы сейчас это сделала. Просто потому, что он — Вода и, рано или поздно, но он придёт на этот песок отдохнуть.
Просто потому, что он — Вода и всегда приходит в тот момент, когда его совершенно не ждёшь... И — как любая вода, если приходит, то свой приход превращает не просто в волну, а в цунами. И, как всякое цунами — делает два шага назад прежде чем рухнуть на берег...
А — перед тем, как упасть миллиардом кубометров солёной стихии на белый атлантический пляж — он говорит: «Я хочу! Я хочу именно этот подарок себе на девятнадцатое... Я хочу, чтоб у неё появился тот, кто сможет тебя заменить... Нет, не ради тебя, тупой Воздух, и даже не ради неё, а просто потому, что — хочу!»
Вода говорит и обрушивается. Падает и уходит. И слизывает за собой, смывает в себя весь песок. Обнажая до камней побережье. Обнажая неприглядную правду. Заключающуюся в том, что если песок не смыть, он так и будет лежать.
Будет лежать, как песок, как обыкновенная дура. Будет лежать и ждать, пока воздух прогреется, пока огонь разведут... И может так проваляться — чистеньким серпиком Майямского пляжа, врезающимся в губу океана — до самого скончания века...
И никогда не станет ни зелёным стеклом с вплавившимися угольками золотого пожара... Ни сувениром в рыжем конверте, улетающем в страну, где все пляжи — только из гальки... Ни хотя бы помехой в одетой на босу ногу туфле...
Не станет ничем. Просто потому, что песок начинает жить или стеклом, или пересыпаясь в стекле. Либо же — водою подхваченный — пока тонет и ложится на дно.
Его, а не моих. Хотя он моложе меня. Ему сегодня исполняется тридцать шесть, мне в этом году стукнет тридцать семь, и ни одна пуля не просвистит более протяжно, чем пролетающие мимо виска март-апрель-май-июнь-и-июль...

Если бы я могла лечь на песок и стать песком — я бы сейчас это сделала. Просто потому, что он — Вода и, рано или поздно, но он придёт на этот песок отдохнуть.
Просто потому, что он — Вода и всегда приходит в тот момент, когда его совершенно не ждёшь... И — как любая вода, если приходит, то свой приход превращает не просто в волну, а в цунами. И, как всякое цунами — делает два шага назад прежде чем рухнуть на берег...
А — перед тем, как упасть миллиардом кубометров солёной стихии на белый атлантический пляж — он говорит: «Я хочу! Я хочу именно этот подарок себе на девятнадцатое... Я хочу, чтоб у неё появился тот, кто сможет тебя заменить... Нет, не ради тебя, тупой Воздух, и даже не ради неё, а просто потому, что — хочу!»
Вода говорит и обрушивается. Падает и уходит. И слизывает за собой, смывает в себя весь песок. Обнажая до камней побережье. Обнажая неприглядную правду. Заключающуюся в том, что если песок не смыть, он так и будет лежать.
Будет лежать, как песок, как обыкновенная дура. Будет лежать и ждать, пока воздух прогреется, пока огонь разведут... И может так проваляться — чистеньким серпиком Майямского пляжа, врезающимся в губу океана — до самого скончания века...
И никогда не станет ни зелёным стеклом с вплавившимися угольками золотого пожара... Ни сувениром в рыжем конверте, улетающем в страну, где все пляжи — только из гальки... Ни хотя бы помехой в одетой на босу ногу туфле...
Не станет ничем. Просто потому, что песок начинает жить или стеклом, или пересыпаясь в стекле. Либо же — водою подхваченный — пока тонет и ложится на дно.